Disclaimer: Любое совпадение этнографических деталей с реальностью является в тексте случайным.
Солнце было на полпути к зениту, когда Ли Вэй садился за стол перед миской с бобами и рисом. Раздался легкий стук, и в хижину с поклоном вошел мальчик лет двенадцати.
- Почтенный Ли Вэй, я слуга Ю Сянь. Она хочет заказать вам картину, и велела передать, что заплатит, сколько вы пожелаете.
Монах Ли Вэй носил прозвище Скупой Художник. Слава о его картинах шла в Китае далеко, но еще дальше шли слухи о том, какие немыслимые деньги он требует за свои работы. Ю Сянь была известной куртизанкой и могла хорошо заплатить за свои прихоти. Художник принял приглашение, съел бобы и последовал за мальчиком.
Ю Сянь обычно просыпалась около полудня и оставалась в постели еще час или два. Служанка приносила ей жасминовый чай и зажигала утренние благовония, а Ю Сянь читала письма и перебирала нефритовые безделушки. В спальню к ней приходила юная девочка в белом платье, садилась у окна и играла на флейте. За окном шелестел яблоневый сад, а от ветерка легко звенели колокольцы на террасе.
Потом девушка вставала и мылась в фарфоровом тазу. Служанка поливала ее из кувшина и высушивала мягким полотенцем упругое тело восемнадцатилетней красавицы. После омовения на соски небольших округлых грудей наносилась красная краска, между ног втирались несколько капель возбуждающего апельсинового масла, плечи, живот и изящные полукружия ягодиц умащивались розовым бальзамом. Затем Ю Сянь в утреннем платье садилась у зеркала и ждала, пока ей сделают прическу. В это время она разглядывала в зеркале свое лицо, будто срисованное со старинной эмалевой миниатюры - фарфоровая кожа, ровные черные брови, блестящие глаза, яркий рот. Лишь капризный изгиб нежных губ нарушал безмятежность ее зеркального портрета.
Во время утреннего туалета Ю Сянь обычно принимала портных, башмачников, изготовителей масел и притираний. Ли Вэй был приглашен в это же время. Девушка предложила ему стул неподалеку от зеркала.
- Я хочу заказать вам картину для моей гостиной. Дракона и Тигра. И я хочу, чтобы вы писали ее сегодня, при мне, на пиру в честь моего покровителя.
- Это будет дорого стоить, - отвечал Ли Вэй.
- В конце работы вы назовете любую цену, - подняла подбородок красавица.
Праздник был весел и пышен. Ю Сянь в красном наряде, расшитом птицами всех цветов радуги, сама была похожа на райскую птицу. Покровитель с гордостью поглядывал на нее. Уже слегка захмелевшие гости с любопытством наблюдали за работающим в углу гостиной Ли Вэем. Когда на стол подали суп семи ароматов, художник положил кисти и встал. Законченная картина поражала изяществом и внутренней силой. На шелковом полотне владыка водной стихии - Дракон, витающий в небесах, и хозяин огня - Тигр, живущий на земле, сплетались в символической схватке, рождая впечатление краткой, но небывалой гармонии.
Гости завороженно смотрели на картину.
- Тысяча лянов, - едва поклонившись, произнес Ли Вэй.
Послышался ропот. После краткой паузы покровитель усмехнулся и приказал принести деньги. Порозовевшая Ю Сянь обратилась к нему.
- Мой господин, как же жаден этот человек! Деньги - это все, что его интересует. Картины его прекрасны, но ум его грязен. Творение, созданное в таком низком состоянии ума, не годится выставлять напоказ. Оно будет в самый раз на одной из моих юбок.
И, распаленная вином и гневом, Ю Сянь сбросила юбку. Гости притихли.
- Нарисуйте ту же картину на внутренней ее стороне.
- Десять тысяч лянов, - произнес Ли Вэй.
Ему бросили мешок с серебром. Люди за столом шептались и смотрели во все глаза на то, как монах разрисовывает юбку продажной женщины. Закончив картину, он взял мешок и ушел.
Утро застало его в дороге. Наняв в деревне несколько подвод, запряженных волами, и загрузив их зерном, он отправился в родную провинцию. В этом году там случился неурожай, и ожидалась голодная зима. Купленного зерна должно было хватить крестьянам до следующего года.
Другую часть денег, полученных от Ю Сянь, он отдал на то, чтобы завершить постройку храма. Храм начинал строить его учитель, но ушел в иной мир прежде, чем закончил работу.
Дорога от деревни к святому месту на горе Тайшань была разбита, и путники брели к святилищу по рытвинам и ухабам. Оставшуюся часть денег Ли Вэй отдал на починку дороги.
Выполнив эти три дела, Ли Вэй увязал свои кисти и тушечницы в кусок холста, вышел на берег реки, бросил в нее сверток, вернулся в горы и никогда не рисовал больше.
Это был уже седьмой по счету монастырь. Ноги Ренэн стерлись, спина устала, хотелось пить. Она села на камень неподалеку от ворот, отдыхая и собираясь с мыслями.
...Надо так повести разговор, чтобы у учителя не зародилось никаких сомнений в ее твердости. Надо... После четвертого отказа она просидела всю ночь под монастырской дверью, но настоятель не изменил своего решения. В одном монастыре с ней даже не стали говорить, там мастер гнал женщин из обители половой щеткой. Просьбы, уговоры, даже слезы не помогли и в других. "Ты и с бритой головой слишком красива. Из-за тебя у нас будут одни неприятности." "Красивая женщина никогда не станет хорошей ученицей".
Красота, красота, красота... Для нее это слово уже потеряло смысл, но представлялось каким-то тяжелым заграждением на пути, а иногда большим висячим замком на двери монастыря. Она достала из заплечного мешка маленькое зеркальце. Глаза, рот, нос - все привычно. Лицо запылено... А, может, испачкаться посильнее? К учителю Китаку ей хотелось попасть больше всего. Отличная мысль! Ренэн набрала в горсть придорожной пыли и щедро ополоснула ею лицо.
"Могу я видеть учителя?" - постучалась она в ворота.
Мастер принял ее во внутреннем дворике, где он ухаживал за садом. "Что с твоим лицом, девочка? Ты купаешься в пыли, как воробей? - усмехнувшись, спросил он, - или прячешь свое хорошенькое личико от разбойников? То, что ты хочешь изучать дзен, похвально, но, боюсь, ты не представляешь себе всех трудностей ученичества. Мои монахи встают на заре, сидят по 10 часов в день в дзадзен, а тех, кто начинает задремывать, ударяют бамбуковой палкой. Сам я могу дать затрещину любому ученику, и мне пришлось бы бить и тебя. А твое привлекательное личико принесло бы нам кучу забот. Здесь молодые здоровые мужчины, хоть и давшие обет не вожделеть женщин. Если появишься ты, возникнет влечение, ревность, и в обители случится раздор. Иди, девочка, домой, выходи замуж и рожай своему мужу хороших детей."
Ренэн попыталась возражать, но учитель жестом показал ей, что разговор закончен.
В отчаянии Ренэн застыла на месте. Помолчав несколько секунд, она решилась. "Учитель, - сказала Ренэн, - я долго шла сюда. Вы мне позволите умыться, почистить и выгладить платье?"
Ее отвели в специальную комнату. Умывшись, Ренэн взяла в руки раскаленный на углях утюг, закрыла глаза, сосчитала до трех и прижала его к лицу.
Через две недели, залечив ужасный ожог травами и мазями, Китаку принял ее в ученицы, и она оставалась в монастыре до конца своих дней, воспитав нескольких известных во всей Японии мастеров. Глядя на Ренэн, люди не замечали рубцов, они вообще не видели ее лица, невольно прикрывая глаза перед исходящим от нее спокойным сиянием.
Сеун шел по дороге из Киото. В его мешке были редкие издания сутр, купленные в городе у торговца старыми книгами. Сеун возвращался обратно в монастырь, желая успеть до темноты.
Дойдя до реки, он захотел освежиться. "Если я быстро искупаюсь, - подумал монах, - это не займет много времени." Спустившись под мост, он уже принялся раздеваться, когда обнаружил неподалеку нескольких бродяг. "Пожалуй, я рискую своими вещами, - решил Сеун, - лучше не буду купаться". Уже собираясь уходить, он наткнулся на насмешливый взгляд одного из нищих. Потрясенный Сеун не поверил своим глазам. Бродягой был его бывший учитель, знаменитый мастер Тосуи. Юноши со всей Японии толпами приходили к нему проситься в ученики. Тосуи исчез два года назад, после самой удачной своей лекции. Храм был набит битком, люди стояли на площади, желая хоть посмотреть на великого мастера. Но он так и не вышел, как будто растворившись в храме. Все последующие поиски ничего не дали, учитель пропал бесследно.
А сейчас он, улыбаясь, смотрел на Сеуна с груды лохмотьев, видимо, служивших ему постелью. Сеун подбежал к нему. "Учитель, - и голос ему изменил, он не знал, что сказать, - Вы здесь... Я искал Вас повсюду..." "Ну, считай, что нашел, - усмехнулся Тосуи, - а зачем искал-то?" Косясь на бродяг, которые обрадовались развлечению, Сеун пробормотал: "Я не доучился у Вас, почтенный Тосуи". "Хочешь доучиться? - серьезно спросил Тосуи, - хорошо, оставайся. Если сможешь делать то же, что и я, хотя бы два дня, я приму тебя".
Ночь Сеун провел под мостом. Пока все спали, Сеун ворочался, не в силах уснуть на охапке дурно пахнущего тряпья рядом с храпящими и почесывающимися во сне нищими.
"Сегодня мы с тобой идем просить милостыню на базаре", - сказал утром Тосуи. Одетый теперь, как и все, в лохмотья, Сеун почувствал неловкость. Вообще-то для монаха просить подаяния - обычное дело. Если он одет, как монах. Тогда люди относятся к нему с почтением, и то, что дают, дают не ему лично, а его сану. Двум же попрошайкам на рынке никто не спешил подавать. Торговцы гнали их, боясь, что они украдут с прилавка рыбу и овощи. Оба заработали по хорошему пинку от охранника. Однако Тосуи набрал к вечеру довольно большую пригоршню медяков. У Сеуна почти ничего не оказалось. Он стыдился лишний раз протянуть руку и попросить подаяния.
К вечеру все опять собрались под мостом. Оказалось, что один из нищих лежит в сильной горячке. Ночью он скончался. Тосуи прочел молитвы над умершим, тело отнесли и похоронили на склоне горы. Вернувшись, учитель разложил поминальную трапезу из остатков пищи, найденных в мешке у покойного, но Сеун ничего не съел.
Утром Тосуи сказал Сеуну:
- Ты не можешь спать, не можешь достать еды, не можешь даже есть. Ты ничего не можешь делать, как я. Уходи и никогда больше не приставай ко мне.
И швырнул вслед ученику мешок с его книжками.