главная страница
ГОСТЕВАЯ КНИГА | АРХИВЫ | СОКРОВИЩА ИЗ САЛОНА | СОКРОВИЩА ИЗ ГОСТЕВОЙ КНИГИ | ОСТАЛЬНЫЕ РАЗДЕЛЫ

Назад, в Архивы     На Главную страницу Салона


Пятница, 12 марта 1999

Выпуск 34


Прогулка по Арбату в 1987 году.


На самом дне Арбата, в глубине,
Кипят ключи, ворчат водовороты.
Плывет поток, влекомый поворотом,
Открытой дверью, вывеской в окне.
И жизнь идет по дну и щурит глаз
На трудовую праздность пестрых пиршеств.
Сбавляет ход, случайно зацепившись
За новую подробность, звук, соблазн.
И эти блестки, бусинки, узлы,
Что в беспорядке память вяжет, нижет,
Прошедшее исчерпывают. Нить же
Невидима. Она лишь - след иглы.
И в этом жизнь похожа на стихи
Гораздо боле, нежели на прозу,
Что, может быть, относится к вопросу
О смысле моей жизни. Пустяки
Всего лишь свойство лености ума
И небольшой изъян воображенья.
Основу штрих-пунктирного движенья
Широкий шаг не в силах понимать.
Вот рубль порхнул комариком у рта
Лежащей шляпы, схожею с лягушкой,
И цаплями над фетровой кормушкой
Летают звуки флейты и гитар.
Неровность дна. Ее закон - best sale.
Неужто в бытии и вправду корни?
Здесь, в строгом соответствии с законом,
Чередованье Дворжака с Бизе,
Безе с селедкой, скрипки с шашлыком...
Здесь карандаш доказывает в деле,
Что сто очков портрет дает модели,
Осуществляя этот же закон.
Но, слава Богу, прав я не вполне:
Есть царь другой. И этот царь - свобода.
В ладу с деньгой. Такая здесь природа,
На самом дне Арбата, в глубине.
Знамена ее царствия везде,
Они плывут из каменного жерла.
- Свободу Николаеву! Он жертва!
Поскольку гений! Граждане, вот здесь!
Расписывайтесь! - Николаев сам,
Уже с полгода сев на воду с хлебом,
Встает за мной, и ставит подпись следом.
Он тоже за свободу. Чудеса -
Двуцарствия и разум, и душа,
Его законнорожденные дети,
Чье краткое присутствие на свете -
По счастию! - сбивается на шарж.
Он моден (даже пусть разрешено),
Поскольку в нем угадана прекрасно
Идея об акцентности пространства,
Что мы уже заметили давно
О времени. Все так. Но в этом зрим
Оттенок мимолетности. Оттенок
Язычества. От слабости коленок
Цари не лечат. Даром ли цари?
Но там, где начинается судьба,
Там, где ничто не в силах повториться, -
Свобода там сестра, а не царица.
Но там уже кончается Арбат.

* * *

Начало фразы. Пляс от прописной.
Слова к словам. Развитие сюжета.
За первым же тире трепещет жертва
Посылки фразы. Выход запасной
За запятой. За скобкой. За углом.
Нет точки - и пока еще не поздно.
Борьба с причиной. Синтаксиса козни.
Уловки пунктуации. Уклон
Растет. И ошалевшая строка,
Измученная знакопрепинаньем,
Захочет точки в качестве признанья
Глухого тупика и тчк.
Но что-то недосказано. Креста
Не донесло к вершине предложенье.
И вызывает это положенье
У точки - рост поджатого хвоста.
И буква следом, севшая на хвост,
Не вышла ростом, выглядит устало.
Свобода, из обмана вырастая,
Насквозь червива фатумом. Насквозь.
И запятая, пробуя ключи,
Таит соблазны сложноподчиненья.
Мысль силы бережет и, коченея,
Скользит по руслу следствий от причин.
Но - худо-бедно - снова взят разгон.
И тут - вот тут-то! - обрывает строчку
Бесхвостая, заслуженная точка.
Без права на кассацию. Закон.
Безмолвная, как дурень на посту.
Безжалостная. Круглая, как череп.
В последней строчке - трубке Торичелли -
Перед собой оставив пустоту.
Последний слог не слышит отклик свой,
Расплющен лоб, как следствие разгона,
Что выражает действие закона,
Незнанье какового не осво...

Павел


ФРАГМЕНТЫ...

Frame 9.

Изнасиловав слух
вновь прощаньем, как грубою речью, мы
расписанье разлук
сконструируем, скудное встречами,
где и время -- вино,
терпко каплями необходимости --
будет поделено
без поправок на признак делимости.

Я, как прежде, не прочь:
я цепляю слов тридцать сговорчивых,
провожу с ними ночь,
и в свое удовольствие порчу их,
как мальчишка шальной,
я сбиваю их целыми гроздями,
только все до одной
остаются нетронуты простыни
канцелярского льна --
ни строфы. Да в свои ли сел сани я?
Может, память больна,
или просто изъян расписания?
Пуст экран, ни строки,
Слов растрачен любовью рутинною.

Pause.

═══Please press any key...

Message:

═══press any key to continue...

Story Teller


Король червей

К утру мы вышли на тропу войны,
Попрятались со страха грызуны,
И черви, копошась в останках плоти,
Не знают ничего о Ланселоте.

Он пал, пронзенный посохом Гермеса,
Когда горела ставка райсобеса, -
Бог-Император сочинского пляжа,
Распятый на фасаде Эрмитажа.

И в пасти грязной Данди-Крокодила
Я потерял и псалтырь, и кадило, -
Иван-Дурак, уснувший на полатях.
Как мало нынче Понтия в Пилате.

Как много ныче калия в циане.
Абориген на королеве Анне
Читал стихи, и атомные бомбы
Взрывались без особого апломба.

В забытом всеми Караван-Сарае
Я распознал хорал в собачьем лае;
Я, вскормленный песками Самарканда,
В бою с врагами потерявший гланды.

В ужасных муках холодильник бьется.
Заплачет клоун, бэнши засмеется,
Когда король Артур пойдет nach Moskau,
А я - игрок на тонких струнах мозга-

Налью бокал игристого напитка
И отварю к заутрене калитку.
Пусть покорит Цзонгче и Миларепу
Навязчивая музыка тустепа.

И пятый рейх кружится в карусели.
Увы! Мы и не пили, и не ели,
Не сосны, не секвойи, не бамбуки,
Мы и не ноги даже, и не руки.

А кто ж мы? Я не знаю это даже,
Но я спрошу у девы в бельэтаже,
Пока лежу, сражен Экскалибуром:
Моргана ты, или другая дура

Вонзила в грудь мне это заклинанье
Осенней иль весенне-зимней ранью.
Я в будущем рожденьи стану дуче,
Подайте мне парадные онучи.

Что, вы сбежали с цирком переносным?
Я схороню вас под станицей Тосно,
Оставшись просто клапаном органа -
Быть может, ты была права, Моргана.

В.Крупский, К.Константинов


Как меч из камня вынутый Артуром,
Как семьдесят три тонны конфитюра,
Как прима, поглощенная приматом,
Я обожал на завтрак мирный атом.

Но дни здесь коротки, и близок вечер,
И пахнет миндалем от русской печи,
И в бане уж не слышен стук "Максима",
И я уснул... едино, неделимо.

К.Константинов


Алисе

Я не про осень. Было мне известно -
она исчезла в толщине зеркал.
Но этим летом, да, моя невеста
пришла туда, где я ее не ждал.

А там... Там грязь. Раздвинутые ноги.
И смятый лист с десятком пошлых фраз,
И чей-то взгляд, исполненный тревоги
Без признака присутствия тех глаз.
Там старый черт, шепча, богине пены
вонзает в горло, как в живот, стилет,
и белый лебедь с бедрами сирены
там красит потом океанный плед.
Как знать. Вот так, нагнувшись за печалью,
и дребезжа ворчаньем и спиной,
заметить взор, придуманный вуалью,
следящий неотрывно за тобой.
И улыбнуться левым краем уха
И по паркету шпорой прозвенеть...

Я не про осень. Осень - потаскуха.
А впрочем.. Это тоже - как смотреть.

Гена