главная страница
| ||
Назад, в Архивы На Главную страницу Салона
Выпуск 45
Посмотри, как выветрилось лето
Сквозь морщины в небе, и тепло
Отнято у солнечного света,
Словно письма ветром унесло.
На ветру твою сжимаю руку,
Рвущуюся трепетным листом.
Но, подобно гаснущему звуку,
Ты исчезнешь в воздухе густом.
Как пришла, так и уйдешь за солнцем,
Улыбнувшись вслед его лучам.
И осенний обморок прольется
На глубоководную печаль.
* * *
Не подбирай оторванных
Страниц календаря -
Их треплют ветры-вороны,
Бродяги января,
На все четыре стороны
Посеяв травы сорные,
Дела повсюду вздорные
Творя...
Вернись, о странник, засветло -
Не выживешь в ночи!
И жалобы напрасные
На ветер не кричи.
Оставь мечты несчастные,
Пусть слезы дня ненастного
Остудят веки красные
Твои.
Где люди ходят по небу -
Там нету грязных стен.
Услышь меня, хоть кто-нибудь,
Разрушь мой страшный плен!
Ответь же мне, склоненному,
Прости мне все, прожженному,
Чтоб встать мне, вновь рожденному,
С колен!
Леонард Хируг
* * *
Я завью туманы мыслей
На дубовый кол раздумий
И вобью клин меж мирами -
Миром этим и иным.
И овсом из ржавых яслей
Накормлю кобылу будней -
Пусть несет над городами
Суматохи едкий дым.
Лишь лесной коснувшись кромки,
Солнце - одинокий странник -
Полыхнет костром заката
И погаснет до утра,
Свистну я луну негромко,
Ночь прискачет - черный всадник,
Брызнет звездная соната
С неба пыльного ковра.
Прекратится незаметно
Разговор души и сердца,
И раскроются, как крылья,
Неземные ощущенья.
Я исчезну до рассвета,
Приоткрыв в иное дверцу-
Манит зеленью кецали
Змей пернатый сновиденья...
* * *
Тебя я больше не виню,
Ведь ты не можешь быть причиной
Того, что предала огню
Я лик любви, как зла личину.
Утихли страсти - так волна,
Взметнувшись раз, в пучине тонет.
Душевной грусти глубина
Надолго их в себе схоронит...
Вновь в осень, как заведено,
Весна сквозь лето устремится,
И будет время, как в кино,
Скорей судьбы листать страницы.
Когда-нибудь и я уйду,
Забудусь в мелочном уюте,
И соловей в ночном саду
Былых мечтаний не разбудит.
Лишь сердца память сбережет
То лучшее, что с нами было...
Пускай тогда огонь сожжет
Тот образ, что я так любила.
Margaux
наступает не полночь.
жесткость нового пота узнают мои губы.
охватили в случайном - незавидные клочья, незнакомая немощь -
мне разбавили в жизни и отбросили прежние судьбы.
и продлится недолго
отыграет не больно маскарад одиночеств.
я нашел на ресницах неприснившийся шорох. не покажется мелкой
жизнь в тисках циферблата под прикрытием тела и новшеств,
долгожданных событий,
и смешения вкусов. биографии жженье
потревожит нарывы - в них меня растворяла, оставляла забытым
уносила в руке в глубине просто запах женьшеня.
эти ландыши слиты
с белой кожей с мгновеньем прорастающим в спину.
мы сегодня согрелись вдохновением кладбищ. и могильные плиты
нарисуют на теле легкий оттиск - нездешнее имя,
невозможные даты,
расписные остатки высочайшего сана.
мои плечи запросят длинных свежих царапин. я засну полосатым.
откажусь резким жестом ото льда, травяного бальзама.
да, в тот год было много
крыс в дневных переулках, кареглазой боязни,
у метро и в постели. преизбыток стрихнина раздавал одиноко
и ненастно погибшим улучшение прожитой жизни.
а смотреть так приятно┘
до тебя от мечтаний от моей странной фразы
как от душного утра до картонного мира - плюс дорога обратно.
ну и пусть┘ ты заметишь: нас бессонница любит и грозы.
viveur
Так говорил Замминистра.
Роман (продолжение)
Глава 2. Тархун и Махра.
Муха уже давно умерла, а он все стучал и стучал себя по лбу. На стук никто не отзывался. Наконец он отворил дверь. Причудливые тени шныряли по окровавленным стенам в неземном сиянии трассирующих пуль, и вдруг ему показалось, что в комнате кто-то есть. Он включил свет и понял, что ошибся. Как всегда при нечаянной встрече, всепоглощающее ликование охватило его сердце, от радости чуть не выпрыгнувшее из холодильника. "Я так долго ждал", - нужные слова сами слетали с его губ, -"ждал твоего прихода, что мог бы подождать еще несколько лет." Она улыбнулась любяще и благодарно: "Ты будешь пить чай? Я заварила твой любимый, на травах... Ты помнишь?" Да, он помнил; эти воспоминания взволновали его до глубин, которых он в себе и не подозревал, и его тут же вырвало на ее платье. "Ты стал плохо кушать", - произнесла она, задумчиво сортируя его недавний обед тонкими когтистыми пальцами. "А у тебя красивое платье", - он чувствовал облегчение, смешанное с благодарностью, - "оно хорошо скрывает проказу. И капюшон тебе очень к лицу." "Ты всегда был внимателен, - она улыбнулась, но он успел отвернуться. - "Поцелуй же меня!" "Я буду пить чай", - он быстро налил себе полную кружку пузырящегося напитка. - "Буду!" И они замолчали. Тишину нарушала лишь нервная дробь зубов, бившихся о штампованный алюминий. Два часа пролетели незаметно. Наконец, скрученный судорогой, он пал к ее затянутым во французский капрон протезам. Закрыв глаза, он чувствовал, как ее гибкое юное тело горным обвалом рушится на него, и когда уста его раскрылись, чтобы сделать последний вдох, ее волчья пасть уже прижалась к его заячьей губе. Он понял, что все кончено. А потом они пили чай. "Может, сыграешь что-нибудь?" - блаженно потянулась она. "Ага. А ты споешь", - не подумав, ляпнул он и спохватился: "С удовольствием, дорогая." Он вынул из футляра один из лучших своих контрабасов, и инструмент словно умер в его руках. Он играл ей, как никогда, поскольку никогда до этого не играл. Она молча смеялась, и музыка уносила ее прочь, прочь из его дома, но она не послушалась и осталась. Тогда он отрезал ей голову самым дорогим смычком, дважды прерываясь и натирая его канифолью. Было уже поздно, но спать почему-то не хотелось. Уставший, он отрешенно смотрел, как восемь тощих ангелов тщетно обшаривали ее бренное тело в поисках бессмертной души и, огорченные своей профнепригодностью, скрылись. К утру крысы доели останки, но, когда рассвело, смутное ощущение, появившееся у него накануне, разбухло, лопнуло и пролилось в нем робкой уверенностью, что в комнате все-таки кто-то был.
(продолжение следует)
В.Крупский, К.Константинов
Континентальная блокада
viveur