главная страница
| ||
Назад, в Архивы На Главную страницу Салона
Выпуск 46
* * *
В туче тонут купола
Одинокой церкви,
Все великие дела
Перед тучей меркнут.
Тучка прописью стиха
Закрывает звезды.
Туча шепчет: "Чепуха,
Все немножко просто..."
Между тучей и людьми
Вырастает купол.
Тучка шепчет мне: "Пойми,
Все немножко глупо..."
Саша С. Осташко
* * *
Ночь: погасший костер.
Догорело либретто.
Мы сыграем и так
В нашу злую игру.
Я неважный актер.
Ты уходишь с рассветом
В полубред, полумрак,
И к другому костру.
Жизнь стекает с руки.
Был мне сон, был мне знак ли?
День окончился в срок,
Как антракт. И опять
Приближенье тоски.
Предвкушенье спектакля.
Вечер: третий звонок.
Я иду открывать.
То был странный сезон,
Пахло гарью и тленом.
Нарисованный век
Был незрим сквозь пургу.
Ночь: раздавленный сон,
Прокаженные стены.
Город выброшен в снег.
И следы на снегу.
В.Крупский
* * *
"Прочти меня насквозь,
На вкус, на цвет и запах",-
Идут две мысли врозь
На параллельных лапах.
Узнай, чего боюсь,
Кого я ненавижу,
И не робей, не трусь-
Я только смелых вижу.
Смотри в мои глаза,
Пойми меня без слова-
Притворная гроза
На солнечной основе.
Прибей гвоздями дни,
В которые мы вместе.
Мы счастливы одни-
Пусть будет мир на месте.
Поверь - не улечу,
Покуда будет сладок
Мне новизны кетчуп
Из страсти шоколадок!
Margaux
Третья дума дьяка Охрюты
во время побега из Малороссии
по обвинению в прелюбодеянии с поповной
... И колокольчик, дарвалдая,
во тьме пугает кур в упор
А звезды гаснут и, сгорая,
Ховают в темень наш позор.
позор беременности плодом
(причем, пока неясно, чьим)
и вот, обузою подводам,
сидим мы грузно и молчим
как будто я отец как будто
(кто знает) был же и другой!
была ты нетто, стала брутто
и вот мы едем под луной
куда незнамо. Слов не слышно
вдали поскок-поскок-поскок
(а впереди маячит дышло
и указует на восток)
то твой отец: отстать не может
его коня не удержать
он нас настигнет, взвоет, сгложет
(меня, конечно, бонна-мать)
поповна жирная и злая
своею пихвою быстра
(башка болит от дарвалдая...)
ты скудоумия сестра
ужель понять тебе невмочь
что поп свою жалеет дочь
а мне аминь сготовить тщится
повозка же едва тащится
и слышен цок волов копыт
а сзади поп (расстричь бы надо)
с попом и егерь следопыт
и много сволочи и смрада
иль смерда... все вотще. Давай
же поцелуй меня поповна
я слышу - слышишь? - близкий лай
облезлы гончие церковны
а мне...
( хор бенедиктинцев: здесь рукопись обрывается. Господи помилуй!)
Девлет-Хаджи
Так говорил Замминистра.
Роман (продолжение)
Глава 3. Манго и Хэш
С трудом оторвавшись от стойки бара, он повернулся и сделал шаг к выходу. Его нога, не найдя пола, запуталась в струях воздуха, вытекавшего с улицы. Незаметно для себя он начал икать. Она появилась на тридцать восьмом ике. Взмахнув ресницами, она молча согласилась с его немым предложением и рухнула за столик у окна. Впрочем, сделала она это так, словно оказывала ни с чем не сравнимую услугу нашей Вселенной. Даже следы пожелтевшей спермы на ее платье сияли алмазным ожерельем ночного неба. Присев рядом, он пододвинул к ней початую бутыль с джином без тоника. Обуревавшая ее жажда тут же нашла выход наружу, в три глотка опустошив емкость. Оценив сей факт положительно, он заказал еще джина и музыки. Под мелодичные звуки джаз-рока он выдернул ее на середину бара и, прижавшись щекой к ее левой - правая была ампутирована - груди, начал вращение против часовой стрелки. Нежный напев завладел ими, заставив забыть о времени года. Он отметил про себя, что танцует она безупречно, наступая ему на ноги лишь в конце каждого такта. Усталые и вспотевшие, они уселись обратно за свой покосившийся столик и принялись за джин. Потом он предложил ей закурить. Отказавшись от протянутой пачки сигарет с ментолом, она извлекла из сумочки зеркальце, "Магнум" 47-го калибра, грязную наволочку, шеститомник Пруста, банку килек в томате и нетрезвого хомяка. Наконец, на самом дне обнаружились сандаловая трубка и пачка махорки. Набив трубку, она сгребла все свои аксессуары в сумку, чиркнула спичкой и удовлетворенно затянулась. Тут же она надрывно закашлялась. Он ободряюще постучал донышком бутылки по ее горбатой спине. Она благодарно чавкнула и затянулась еще раз. Клубы сизого дыма нехотя выползли из ее ушей и прилипли к столику. Сопроводив затяжку половиной имеющегося в наличии джина, она блаженно откинулась назад и подняла вверх свои кривоватые ноги. Его небритое лицо распласталось в ухмылке, такова была сила ее непосредственности и красоты. От удовольствия он даже перестал икать. Ласково поглаживая ее шершавую ладонь своей, похожей на разбитый вдребезги штангенциркуль, лапой, он принялся нашептывать ей пошлые истории из жизни Шакьямуни на древнетибетском. Она понимающе кивала, обсыпая перхотью его смокинг цвета хаки. Затем она подмигнула ему, едва не потеряв контактную линзу, и раздвинула ноги. Там, за краем некогда белого чулка, пряталась фляжка квадратной формы. Во фляжке оказалась зеленовато-черная жидкость, чем-то напомнившая ему тройной одеколон. Вкус у этого эликсира был соответствующий. Через три часа двадцать шесть минут и семь секунд они допили эту емкость и, не сговариваясь, направились к выходу. Он упал первым, потянув ее за собой. Она помогла ему встать, отряхнула его, покачнулась и тут же обняла пол сама. Точнее, не пол, а некую плоскость, залитую неровными слоями пота и спиртного. Он радостно вздохнул и лег рядом. Когда двери бара распахнулись, раннее утро бросило им в лицо очередь из автомата "Узи". Очередь грубо швырнула их на землю, укутав теплыми струйками крови. Он успел повернуться к ней и чихнуть в ее разодранное болью лицо. В бурой луже что-то прошипела недокуренная сигарета...
Они жили счастливо и умерли в один день.
В.Крупский, К.Константинов