главная страница
| ||
Назад, в Архивы На Главную страницу Салона
Выпуск 65
"Я врач. Работаю в больнице. Больница у нас хорошая - современная, светлая, чистая. Большая. Я даже не знаю, как следует, ее размеров. Я там был не везде.
По утрам хожу на рынок. Там что-то замышляют против меня. Ну, или, по крайней мере, используют меня для чего-то. Не было случая, чтобы я, резко обернувшись, не обнаружил стоящего за моей спиной молодого человека выше меня ростом, поправляющего галстук и глядящего куда-то поверх моей головы. Никогда не удается проследить за его взглядом и узнать, кому он там подает знак. Увидев, что я его заметил, молодой человек поспешно растворяется в толпе. Эти преследователи всегда разные. Но всегда - молодые люди выше меня ростом (чтоб издалека было видно, как он поправляет галстук, это у них сигнал такой). А когда я ухожу с рынка, то, как правило, замечаю, что ко мне привязан воздушный шарик или какая-то другая яркая, приметная вещь. Все это, впрочем, не особенно меня волнует..."
Алексей Толкачев. ЗАДУМЧИВЫЙ ЧЕЛОВЕК ИЗ БОЛЬНИЦЫ (по ссылке)
* * *
... но те, кто от любви не умер,
когда была им смерть легка -
на среднем градусе безумья,
заходятся с полупинка.
Но вспоминают не желанье -
оно еще находит след,
а только рук своих дрожанье,
оцепеневший свой скелет
перед какою-нибудь Дашей,
давным-давно уже не нашей,
забытой вдоль и поперек,
дешевой правды воздух едкий
и двухкопеечной монетки
потусторонний холодок,
переходящий в ужас плавно,
когда доходит - как бесславно,
как безнадежно... Твою мать,
не ставь на цифру и цитату,
когда тебе по циферблату
в другую сторону бежать,
грести, старательно и тупо,
не поднимая головы.
Свинец обметывает губы
от бесконечного Увы.
Все судорогой сведено
под сморщенной горячей кожей,
и только дерево одно
еще на женщину похоже.
Она идет, она спешит,
спокойна, стискивает руки,
и за спиной ее летит
полупрозрачный бес разлуки,
и дождик льет такой воды,
что холоднее не бывает,
как будто не ее следы,
а самого тебя смывает.
Чужие люди, как стена.
Все улицы выходят к морю.
Прости, родимая страна,
но этим не поможешь горю -
недолог век людской печали.
И меж собою не равны
другая сторона медали
с обратной стороной луны.
* * *
В апреле со мною не много заботы,
О, Господи, дай мне дожить до субботы
И что-нибудь сделай с двухдневной весной -
случалось длиннее иметь перекуры.
С гуденьем и лязгом несутся амуры
Сквозь трюм корабельный - мой гроб золотой.
Я только башкой по нему не стучу,
И режу и гну, переборки латая,
Но только сгущается мгла золотая.
Мне много не надо, я выйти хочу.
Ни Родина-мать, ни высокие мачты,
Ни желтое солнце на том берегу,
Железо одно меня держит пока что,
А я удержать ничего не могу.
И лучше мне сдохнуть на этом обрыве.
Окончена смена и пуст небосклон.
Огнем и мечом насшибаю на пиво
И в очередь встану до лучших времен.
В.В.Конецкому
А трамайчик леденящий
Изнутри светился.
В пустоте один ледащий
Пьяный шевелился.
Он сошел на Авангарде
И по Экипажной,
Где чугунная ограда,
Дом пятиэтажный,
Двинулся. На виадуке
Заплетались ноги,
Но уже видна излука
Золотого Рога,
Кораблей железный хутор.
Как с громадных яблонь,
Все огни, огни по бухте,
Свечи, канделябры.
И сводою черной вровень,
Там, под виадуком,
Тепловозом маневровым
Дальзавод аукнул.
Ах, аукай, не аукай,
А в ночную смену
Тяжелей вдвойне разлука
И втройне измена,
Но рассвет свежее даже
Афродиты в пене.
В чем клянусь трехлетним стажем,
Вставши на колени.
Это дело отгорело,
Я теперь свободен
На красивом белом белом
белом пароходе.
По четыре через восемь
Контрапункт возврата.
Хочешь, вахтенного спросим -
где мы будем завтра?
Под натянутым канатом
Видищь порт приписки?
Катер рейсовый когда-то
Швартовался к пирсу.
С Чуркина ходил он, ныне
Не найти такого.
Все мы тут под цвет полыни -
призраки былого,
Обрастаем плотью наспех,
Ушки на макушке,
На путях гниют запасных
Черные теплушки.
Обрасту и я под утро
Ледяною коркой,
Месяц свесится в каюту,
Вспенит переборку.
Но не скоро ночь шальная
Добредет до точки.
Эх, Япония родная,
Буераки, кочки.
В.Тропину
ПИР 39.
Чаш тут нет. Одни стаканы.
Свет не солнца, а одна
Стынет лампа вполнакала,
Из-за дыма чуть видна.
Но добротной черной тенью
Каждый за столом снабжен.
Неизвестное растенье
Так и лезет на рожон,
К пропыленным стеклам жмется,
Ну, а там - темным-темно.
Что-то нынче не поется,
Знать, разбавлено вино.
Ну, кому еще здоровья
Напоследок пожелать?
За любовь? Но что любовью
Нам сегодня называть?
Нету про нее в анкете,
Но пока не поздно, пей
За нее. Она на свете,
Говорят, всего сильней.
Наливай по новой, что ли,
Позабыть и наплевать.
Может завтра в чистом поле
Нам придется умирать?
Так за белые ромашки
Той неведомой страны,
Где свое отпели пташки
И стволы наведены.
Может, завтра разлетится
На кусочки небосвод
И с размаха в наши лица
Смерть белилами плеснет.
Но не стоит раньше смерти
Помирать. И до утра
Ветер дует, лампа светит -
Солнца младшая сестра.
Что случится,то случится.
Ко всему готовы, но
Ветер дует в поле чистом
И кончается вино.
* * *
Вставай, любимая. Рассвет
уже поставил точку.
И по бензиновой росе
Трамваи катят бочку.
Вставай, любимая, пора.
Весь век к восьми. И ладно,
Люблю я этот полумрак
На лестнице прохладной.
Люблю, прощаясь у крыльца,
Следить, как неизбежно
Уходит с твоего лица
Остаточная нежность.
С восходом солнца гасят свет
В домах родного края,
Когда еще прохожих нет.
Прощай же, дорогая.
Ведь ничего я не найду
Дороже утром ранним
Свободы этой на лету
Оборванных свиданий.
Ни отдыха, ни долгих лет.
Трамвай летящий с лязгом,
Полулюбви короткий свет,
Да рельсов свистопляска.
Юрий Рудис
Я отбываю, чудо-пташка -
Ах, смейся, плачь или злословь!
Тебе не холодно, милашка?
Тебе не холодно, любовь?
Ты все же плачешь, хоть и редко:
Что сердца нету - клевета.
Тебе невесело, кокетка?
Тебе невесело, мечта?
Рассветы, двери, лужи, лица,
Чужое стылое жилье...
Где сердце Ваше станет биться?
Куда прикатится - мое?
Лада
Времена года
Закипает июнь белым пухом, на треть
Завалив подоконник и выход наружу.
Я внутри, и уже невозможно стереть
Ту причину, ту грань между нами, тот снег:
Я границу едва ли сумею нарушить.
Разлучается солнце на части, дразня
Катастрофою, альфа-распадом, кипеньем.
Вы ведь тоже когда-то любили меня
Посредине июня, в безжалостный век,
Запасаясь у солнца огнем и терпеньем.
Те снега отмели, и тревожно шуршат
Под ногами уже крылья раненых кленов.
Вот и город опять переходит на шаг:
Разве можно понять, совершая побег,
Как живут за ближайшим от сердца балконом?
Отлетает сентябрь желтым ветром листвы.
Солнце к небу пришито надежней заплаты.
Вы однажды вернетесь, беглец мой, увы!
Будет падать за окнами каменный снег.
Но скитаний - ручьями снегов не оплакать.
Алла Гирик
26 октября 1999 г.
Нью-Йорк
Перед входом в студию NBC кружились и падали желтые листья. Их убирала большая шумная машина-пылесос, разгоняя по сторонам пешеходов.
Умирал октябрь. Осеннее солнце столбами стояло в пространствах утрених улиц. Ветер загонял волосы за уши и обжигал лицо, безжалостно швыряя в глаза пыль, принесенную с развороченных мостовых Вест-сайда.
Хотелось зажмуриться и бежать от него и от слепящего солнца, бесконечно размноженного летящими в небо окнами.
Красная стена аукциона Christie's с фотографией смеющейся Мерилин Монро. Вокруг белоснежные рубахи, черные пиджаки и - вдруг - алая бабочка галстука - как будто сорвавшиеся в полет, знакомые всему миру губы.
Внутри людно как на вокзале - и среди мертвящих сполохов фотовспышек старухи - ровесницы Мерилин - склоняются над бирками, прикрепленными к ее вещам. Тогда, вместе с ней, они были так молоды. Завтра они опять придут сюда, чтобы попытаться купить приглянувшееся - немного юности, пожалуйста.
Хочется знать - кто купит вот эту книгу с надписью на полях: "He doesn't love me..." - наискосок, спешащим почерком, просто фраза, написанная перед ее знаменитым выступлением Happy Birthday, President.
Цена за платье, в котором она пела на том дне рождения начинается с $1.000.000. Оно на подиуме в центре отдельного зала, мягко подсвеченное снизу.
Манекена не видно - платье как будто парит над подиумом, в точности повторяя контуры ее фигуры и зияя непоправимой пустотой внутри.
Можно обойти его сзади и увидеть Мерилин так, как видели ее те, кто был вместе с ней в тот день на сцене. И если смотреть долго, то можно увидеть,как из пустоты проступает позвоночник женщины, которая только что поняла, что нелюбима ...
Boris & Anastasia