Волонтир Бикул

Первая кровь

Итак, читатель, вперёд! Я проведу тебя стремительными тропами слова, чтобы поведать о малоизвестном случае из жизни того, кто известен каждому! Давай свою руку, заодно поздороваемся!

В день, когда исполнилось Ильичу пятнадцать лет, папа подарил ему черный пистолет.
- Сын, готовь оружие, утром мы пойдем на охоту с дядьками и лису убьём. Зайцев пучеглазых, птицы настреляем, а потом добычу на шампурах зажарим.

День рождения кончился, побулькивая клюквенным морсом, Володя улёгся под одеяло, живо представляя, как завтра он будет охотится. Пронзительный ум молодого человека, в силу природных особенностей и, к чему таить, благодаря широко известному эффекту, описанному в специальной литературе, не знал отдыха. В голове юноши Ульянова c фантастической скоростью сменяли друг друга красочные картины предстоящего триумфа. Как же хотелось стать мужчиной, ощутить в ладони жёсткость цевья, посмотреть на мир поверх мушки, втянуть жадными до ощущений ноздрями ни с чем не сравнимый аромат сгоревшего пороха... И Володя мечтал, мечтал, постепенно засыпая, и вот он уже спит, только большие ступни его, покрытые юношеским пушком, совершают хаотичные движения.

Так спаниель, накрывши голову ухом, отрабатывает план действий на завтрашнюю охоту.

В это время, в величественно-мёртвом державном Петербурге Александр Третий допивал третью бутылку брыкаловки, вынув её из-за голенища начищенного сапога. Его постоянный собутыльник (забыл, как его фамилия, а глядеть недосуг), пытался сказать тост, но император прервал его, внезапно встав.
- Запомни, - сказал он, вспоминая, как французский премьер отказался есть икру на посольском приёме в Аддис-Абебе, - запомни, что у России есть только два союзника: ты, да я...

Но уже тлели бикфордовы шнуры мины, которую он подвёл под Россию своим поспешным сближением с Францией, бившейся в реваншистском угаре, уже дымились запалы бомбы, которую он оставил своему сыну, последнему императору Российской империи, на задворках которой уже прогревали котлы жесткосердные потомки роннинов и сёгунов, променявшие сотни лет изоляции на блистательно-гибельное сияние эпохи Мэйдзи...

Но чу, читатель! Перенесёмся в провинциальный Симбирск!

Ровно в пять утра охотники вышли на тропу. Владимир пробудился мгновенно, хотя спал всего два часа: Илья Николаевич, чтобы подчеркнуть серьёзность момента, прижёг сына папиросой, и пока тот метался по комнате, спросонья стукаясь лобастой головой об углы меблировки, вполголоса сочно хохотал, приговаривая:
- Охота, брат, слабых не любит. Мужское дело, привыкай, сын, уже не маленькой ты...

Наконец, кавалькада вышли из двора и, сопровождаемая птичьим лаем, двинулась к лесу. Папины приятели - пристав, судья, городской голова и ветеринар Кацюпа шли, весело шепчась. Ружья их несли специальные слуги — Венька, Сенька и Минька. Эти парни неопределённого возраста были взяты приставом внаём в конторе «Петерсон и Собаки», славной своим охотничьим оборудованием и экипировкой. Как водилось в те годы, лица наёмных слуг уже были отмечены печатями порока. Вдумайся, читатель, в том нет их вины, они были рождены ещё при крепостном праве, и уж не тогда ли в голове Владимира Ильича, да что там Владимира Ильича, в голове просто Володи, забил родник тех бесценных идей, которые потрясли весь мир и освободили всё прогрессивное человечество. Приведу тут цитату классика пролетарской литературы, Максима Сладкого, которую он придумал, сидя в плетёном шезлонге на пляже острова Капри, капризно комкая серую действительность гигантским копьём своего разума. Думаю, читатель, эта цитата будет тут уместна.
- Бога нет, — сказал Максим Сладкий, стряхивая пепел на лысое колено (врачи рекомендовали шорты), - но если бы он был, то я бы сказал, что бог создал людей, а равными их сделал Владимир Ильич Ульянов-Ленин!

А тем временем Володя на ходу поглаживал пистолет, подарок отца, наводя его то на одного, то на другого слугу. Это был один из первых полуавтоматических пистолетов, так называемый «велодог», который назывался так потому, что предусмотрительные европейцы оснащали этими сгустками конструкторской мысли тогда мало кому известного Браунинга своих почтальонов. Прыгнула собака, бац, и только труп покатился по парку. Опасна была работа почтальонов, как же они проклинали её, но до 1917 года оставалось целых 30 и один год... А до Цусимы —19, а до свинцово-обжигающих волн Моонзунда — 28...
- Барич, вы бы с энтим-то поосторожнее, — сказал Федька.
- Заткнитесь, холоп! — ответил Владимир, как раз проходивший в гимназии средние века русской истории, и всегда любивший шутку, — молчать, а то собаками порву!

И, как следует разбежавшись, сорванец отвесил Федьке отменного пендаля.

Папины приятели мерзко захохотали и глянули на папу, которого тащили три специально выдрессированных собаки - Белка, Стрелка и Бармалей. Вова знал, что папа выпил рано утром бутылку охотничьего настоя, перцовки, чтобы звери его не чуяли. Перцовка действует быстро и очень хорошо, но она отнимает уйму сил и папа сейчас крепко спал. Наконец, показалась опушка.
- Ну вот и пришли, — сказал ветеринар, беря у Ваньки свой мощный "зауэр". Тут же раздался выстрел и городской голова завертелся на месте юлой, судорожно сжимая в кулаке отстреленный палец.
- Дяденька, я не хотел, — испуганно заверещал Володя, — я по зайцу целил...
Тут он ощерился и пристав еле успел упасть на траву.
- ЗАЯЦ! - крикнул Володя, выпустив всю обойму в пенёк, за которым прятался ветеринар.

Пристав, белый как мел, пошел на восток. Ветеринар, перевязав культю городскому голове, отправился на запад, а голова, пойдя на юг, нашел овраг и залег на дно. Володя, покосившись на громко храпящего папу, вытащил из-под него тяжелый штуцер...

Охота слабых не любит...

К вечеру, сидя вокруг костра, друзья выпивали.

Перед их ногами были разложены охотничьи трофеи: зайцы, вальдшнепы, куропатки. Отдельно лежали окровавленные глаза — это было всё, что осталось от ежа, убитого Володей в упор жаканами. Выстрел получился отменным: навскидку, дуплетом...

Поймали также и живую лису — Илья Николаевич споткнулся и упал с холма, придавив мирно спящую Патрикеевну прямо в норе.

Пристав, сменив повязку на голове, опустошил рюмку. Голова тихо ел зайца. Папа и Кацюпа набивали порохом гильзы, вовсю дымя трубками.
- Володя, - вдруг окликнул гуляющего в ночи юношу пристав, — взгляните, мой друг, лиса сейчас убежит, веревку перегрызла!
(Лису упросил связать Володя, она ему была нужна для опытов по пластической хирургии).

В ответ раздался глухой залп из обеих стволов.
- Теперь не убежит, — донесся звонкий мальчишеский смех.
- Эх, барич... — прошептал Ванька, булькая кровью.

Всё кончается, мой храбрый читатель, всё пройдёт, как было написано на стене вавилонского города Фивы огненными буквами... Вот и наш рассказ подошёл к концу. Но. как сказал ненавистник социализма Черчилль, I'll be back...