Павел

shkarin@mrcbs.med.yale.edu

* * *

Суббота, 12 декабря 1998 17:26:12

Какой декабрь! - Короткая жара.
Как срезанные елки одиноки!
Парит земли горбатая кора,
И, видимо, опять пускает соки.

А я-то стар. Я греюсь и урчу,
Машу рукой, нагруженной ракеткой,
Опять не попадаю по мячу
В единоборстве с сеткой, сеткой, сеткой.

Я очень слаб. Я начисто лишен
Амбиций, кирпичей и арматуры.
Я был рожден, наверное, левшой,
Но стал апологетом конъюнктуры.

Уже декабрь. Кругом - такая голь,
Так пусто, что и места не осталось.
Я лишний, словно лишний алкоголь,
Особо нежелательный под старость.

А ведь недавно я еще парил.
Движенье век - и вот уже декабрь.
И я держусь ведущих вниз перил
И медленно растаиваю в кадре.


* * *

Когда-нибудь прощай.
Теперь не осуди.
Сначала сообща,
Потом одна, один...
Когда-нибудь навек,
Но как-нибудь потом.
Сначала в голове
Серпом и долотом.
Когда-то не сейчас.
А после - все равно.
Непоправима часть,
И целое - смешно.
Но, Господи, зачем?
Но Боже, как же так?
Откуда этот червь?
Докуда этот мрак?
Надолго ль этот свет?
И что же нам дано?
Сейчас не в голове,
А после - все равно.


* * *


С.

Я, тридцати неполных лет,
Такой-то, некий,
Задира, умница, атлет -
В девятом веке,

Изведав древнюю вражду,
Однажды встретил
Копье тяжелое между
Шестым и третьим.

Я йорик - думалось: навек.
Ах, руки эти -
Меня на солнышко, наверх,
На свежий ветер.

И волос кисти из глазниц
Мне мусор вымел.
Я свет увидел. Я возник.
Мне дали имя.

Теперь я старше. Я живу
(Тьфу-тьфу - не сглазить).
И я летаю наяву
(В туристском классе).

Копье мне больше не грозит,
Я понимаю.
И от меня вином разит
Второго мая.

Мой дом не стал меня держать:
Я счел полезным
То, что сожрет меня, как ржа
Сжует железо.

Но, дом мой, я еще вернусь
К тебе под взоры.
И я улягусь - я клянусь -
В свои подзолы.

Я стану йориком. Года
Спрядут столетья,
И я - о, Боже мой, когда?
Ах, руки эти...


* * *


Прогулка по Арбату в 1987 году.


На самом дне Арбата, в глубине,
Кипят ключи, ворчат водовороты.
Плывет поток, влекомый поворотом,
Открытой дверью, вывеской в окне.
И жизнь идет по дну и щурит глаз
На трудовую праздность пестрых пиршеств.
Сбавляет ход, случайно зацепившись
За новую подробность, звук, соблазн.
И эти блестки, бусинки, узлы,
Что в беспорядке память вяжет, нижет,
Прошедшее исчерпывают. Нить же
Невидима. Она лишь - след иглы.
И в этом жизнь похожа на стихи
Гораздо боле, нежели на прозу,
Что, может быть, относится к вопросу
О смысле моей жизни. Пустяки
Всего лишь свойство лености ума
И небольшой изъян воображенья.
Основу штрих-пунктирного движенья
Широкий шаг не в силах понимать.
Вот рубль порхнул комариком у рта
Лежащей шляпы, схожею с лягушкой,
И цаплями над фетровой кормушкой
Летают звуки флейты и гитар.
Неровность дна. Ее закон - best sale.
Неужто в бытии и вправду корни?
Здесь, в строгом соответствии с законом,
Чередованье Дворжака с Бизе,
Безе с селедкой, скрипки с шашлыком...
Здесь карандаш доказывает в деле,
Что сто очков портрет дает модели,
Осуществляя этот же закон.
Но, слава Богу, прав я не вполне:
Есть царь другой. И этот царь - свобода.
В ладу с деньгой. Такая здесь природа,
На самом дне Арбата, в глубине.
Знамена ее царствия везде,
Они плывут из каменного жерла.
- Свободу Николаеву! Он жертва!
Поскольку гений! Граждане, вот здесь!
Расписывайтесь! - Николаев сам,
Уже с полгода сев на воду с хлебом,
Встает за мной, и ставит подпись следом.
Он тоже за свободу. Чудеса -
Двуцарствия и разум, и душа,
Его законнорожденные дети,
Чье краткое присутствие на свете -
По счастию! - сбивается на шарж.
Он моден (даже пусть разрешено),
Поскольку в нем угадана прекрасно
Идея об акцентности пространства,
Что мы уже заметили давно
О времени. Все так. Но в этом зрим
Оттенок мимолетности. Оттенок
Язычества. От слабости коленок
Цари не лечат. Даром ли цари?
Но там, где начинается судьба,
Там, где ничто не в силах повториться, -
Свобода там сестра, а не царица.
Но там уже кончается Арбат.

* * *

Начало фразы. Пляс от прописной.
Слова к словам. Развитие сюжета.
За первым же тире трепещет жертва
Посылки фразы. Выход запасной
За запятой. За скобкой. За углом.
Нет точки - и пока еще не поздно.
Борьба с причиной. Синтаксиса козни.
Уловки пунктуации. Уклон
Растет. И ошалевшая строка,
Измученная знакопрепинаньем,
Захочет точки в качестве признанья
Глухого тупика и тчк.
Но что-то недосказано. Креста
Не донесло к вершине предложенье.
И вызывает это положенье
У точки - рост поджатого хвоста.
И буква следом, севшая на хвост,
Не вышла ростом, выглядит устало.
Свобода, из обмана вырастая,
Насквозь червива фатумом. Насквозь.
И запятая, пробуя ключи,
Таит соблазны сложноподчиненья.
Мысль силы бережет и, коченея,
Скользит по руслу следствий от причин.
Но - худо-бедно - снова взят разгон.
И тут - вот тут-то! - обрывает строчку
Бесхвостая, заслуженная точка.
Без права на кассацию. Закон.
Безмолвная, как дурень на посту.
Безжалостная. Круглая, как череп.
В последней строчке - трубке Торичелли -
Перед собой оставив пустоту.
Последний слог не слышит отклик свой,
Расплющен лоб, как следствие разгона,
Что выражает действие закона,
Незнанье какового не осво...


* * *


Пушкинская площадь, 1989 год.

Прекрасная осень царит так тепло и нескоро.
Домашнее солнце шуршит по листве желто-красной,
И места не может найти на скамейках Тверского,
И тупо часы в опустелое смотрят пространство.

Ах, черт ее знает, откуда взялась ностальгия,
Хоть, кажется, вроде бы нет для нее и предмета.
Над голыми ветками плавает слово Россия,
И ноет душа, но, наверно, совсем не об этом.

Вам голубь нагадил на плащ, Александр Сергеич.
Но Вам все равно - ибо вся суета эта - мимо.
Вот Ваше любимое время. Природа сердечна,
А, значит, и нам в ней найдется тепла и кармина.

Зарядят дожди - и о голубе этом забудут,
Поскольку одно только время и знает, что делать.
И бронзовый взгляд Ваш ему параллелен, как будто
Идет и идет, и нигде не встречает предела.

Прозрачны деревья, и лень в своем прошлом копаться.
И так хорошо. И на сердце - пронзительно скушно.
И жизнь незаметно сочится, сочится сквозь пальцы,
И смотрит ей вслед Александр Сергеевич Пушкин.


* * *

А нальем-ка, друзья, а поплачем-ка!
Что за время на нашем дворе-то? Который там год?
А свихнулись года, а свернулись года да калачиком,
Спрятав хвост, свой лысеющий хвост
Да под теплый живот.

А нальем-ка, друзья, по второй еще!
Кем мы были на свете? Подвалы набив суетой,
Мы хранили среди, мы лелеяли ларчик с сокровищем.
А открыли ларец - да ларец оказался пустой.

А по третьей, друзья, да отмерим-ка!
Эта третья - за тех, кто в пути, что почти что итог.
За окном во дворе вечереет Европа-Америка,
Солнце падает навзничь, лицом обратясь на восток.

А нальем-ка, друзья, по одной еще.
Сколько их не хватило, друзья, на кухонный наш век?
Да на дымное то, полунищее наше становище,
Что годами хранило тепло прилетевших на свет!

А споем-ка, друзья, наши ладушки.
А померим-ка жизнь, как велось, протяженностью струн!
Допоем - да и кончится молодость. Дальше - расклад уж как.
Ну, еще посошок. Да еще посошок. Поутру.


* * *

СТАРЫЕ СЛАЙДЫ.

Слайд 1.
Лампочка диапроектора
Неотличима от солнца.
Светятся медные сосны
Снова над озером Бросно.
Лето с улыбкою лектора -
С той стороны экрана -
С нами почти на равных,
С нами ему так просто.

Наши года земляничные
В рамочке с резким краем.
С той стороны экрана -
Это же мы! Как странно...
Так и стоим - ждем птичку мы,
Медленно выцветая.
Годы вспять пролетают
С той стороны экрана.

Слайд 2.
Теплы к реке песчаные обрывы
В цвет наших загорелых животов.
А глубина там ломится от рыбы -
Холодных глаз, и осторожных ртов.

Как в тихом бочаге у желтой мели
Дрожала от волнения леса!
Ах, как они умели, как умели -
На сковородке - весело плясать!

И каждая своим хрустящим телом
Нас накормить могла на год вперед.
Движенье рамки - лето пролетело.
Зима за кадром. И опять - поход.

Слайд 3.
Что тебе снится,
Речка Бросница,
О полдень - синее дно?
В шаг шириною,
Смолкнув от зноя,
Берег поишь тишиной.

Лень ли, Бросница,
Вниз торопиться,
Прыгать, качая лозу?
Иль на высоком
Стебле осоки
Жалко будить стрекозу?

Путь свой не помня,
Петельки поймы
Вяжешь в цветочной глуши.
Мостик да кустик -
Там уж и устье,
Так что - куда же спешить?


Слайд 4.
Деревня Устье. Серые дворы.
Уже сколь веку вам.
Какие жадные живут здесь комары! -
Да жалить некого.
Ах, дед Данилов, сколько лет уже один,
Кругом густы леса.
Мальчишкой за черникой здесь ходил,
Да и состарился.
И все спешила за деревнею вода
Сменить название.
Как отлетели-были прежние года? -
Кирза да валенки...
Да что там долго говорить
Про счастье личное? -
Варенье надо на зиму варить,
Опять черничное,
Чтоб разувались, проходили гости в дом,
Чтоб угощалися,
Чтоб пили чай, да говорили за столом
Про это счастие.
Да банки медленно пустеют - вот беда -
Да сохнет мыльница.
И все впадает за деревнею вода.
Да все не выльется.


* * *


В Италии играла мандолина.
День был к концу, всплывая вверх по стенам.
Лохматый путешественник, счастливый
От мысли, что как будто не спешит,
Сосал свой палец, словно грек маслину.
Текли куплеты. Удлинялись тени.
Оставленные солнечным отливом,
Скорлупки остывающих машин
Вросли в асфальт, в вечерние причалы.
В Италии звучала мандолина.
Со струн срываясь, острые стилеты
Летели в сердце, плавали в крови.
В Италии звучала... Как звучала!
Стоял июнь. Жизнь обещала длинной,
Сбегая вниз по ручейку куплетов,
Бесчисленных, поскольку о любви.

* * *
И жили-были, и знать не знали.
Ах, мир и вправду пока не познан.
Мы просто спали. Мы были снами.
Вот незадача - вставать так поздно!
Все было просто. Все стало сложно.
Все так и будет - куда деваться?
Что было правдой? Что станет ложью? -
Дней через десять? Лет через двадцать?
Из прибавленья к тому, что было,
Того, что будет, ты не получишь.
Так получай же все прямо с пылу!
Глаза закроем. Так будет лучше.
И я сумею с ума рехнуться,
Теперь мне просто - слететь с катушек!
За что цепляться? - все в Божьей руце -
И наши судьбы. И наши души.
Пустеет сердце - выносят мебель.
Я уезжаю без чемодана.
Я там все время ни разу не был,
И что там будет - гадать не стану.
Вы свое платье ко мне не мерьте!
Летящий в пропасть долгов не имет.
Я дна достигну, я стану смертен,
Когда мое ты забудешь имя.

* * *