Игорь Петров
НОВЫЕ ИНФИНИТИВЫ
Играть со сплином в чехарду,
читать Мартеля и Тацита.
И с пылесосом наряду
принадлежать к предметам быта.
Годами думать о былом,
но, право, славным от рожденья,
креститься, если грянет гром,
и отражаться под углом
сиюминутного паденья.
В порыве страсти доверять
не голове, а изголовью.
И на занятиях любовью
всё чаще просто засыпать.
Стремглав бежать неточных рифм,
но путать стрУи со струЯми.
Хоть шестиногий серафим
с четверокрылыми друзьями
ещё пытаются ворчать
валить на творческое кредо
мол, ни хрена не замечать,
а между прочим отличать
лишь пораженье от победы.
Сто раз давать себе зарок,
и в том не находя урока,
переносить на новый срок
искоренение порока.
Гореть на медленном огне,
дух испуская вольтерьянский.
С друзьями жить стеной к стене
и быть всё время на коне,
предположительно троянском.
Восстать, возвыситься, парить,
притихнуть, съёжиться, бояться.
И никогда не говорить
о том, в чём хочется признаться.
Так, опасаясь потерять
себя, закрыться на застёжку.
Масштаб деяний умерять,
и понарошку умирать,
и загибаться понемножку.
Однажды соскользнуть с листа
в объятья тающего снега.
И наконец найти Христа,
о чём давно просил коллега.
Живым, он, кажется, просил,
дайбог, просил, как говорится.
Дайбог, чтоб мне хватило сил,
не богохульствуя, молиться.
Не знать хулы и похвальбы,
отмерить время круг за кругом.
И быть любовником судьбы
скорее, чем её супругом.
Стать много меньше единиц:
золой в печи, дверным проёмом.
И брать доверчивых синиц,
не веря плотности, объёмом.
А на крутом обрыве лет
на фоне мартовской метели,
закутавшись в мохнатый плед,
читать Тацита и Мартеля.
Смотреть, как тает за окном...
Ползти обратно под светильник,
полузабыть об остальном,
а засыпая вечным сном,
привычно завести будильник.
ПОЭТ И НАПЕРСНИКИ
Уход отдельного поэта
Не создает в пространстве брешь.
В такой большой стране, как эта,
Таких, как мы, хоть жопой ешь.
И. Иртеньев
Но есть и Божий суд, наперсники разврата...
М. Лермонтов
Приход отдельной поэтессы,
да даже пары поэтесс
не создаёт поэту стресса,
а вызывает интерес:
какого хрена поэтесса,
точнее две, коль перечесть,
меня, по весу не повесу
иным решили предпочесть.
Ужель проведали, что любы
мне меж ходячих кирпичей
те, что стройны, глазоголубы,
горбушкой нос, не дуры губы
и стан, что твой виолончель.
Я воспеваю что есть мочи
рассвет, закат, прибой, отбой,
кипенье дня и трепет ночи,
и жизнь, и слёзы... И любой
из гостий я бы клал в смиреньи
всё, что имею, на алтарь:
перо, минуты вдохновенья,
крыла, поношенный стихарь -
сие является гарантом,
что я творец, а не слизняк,
и наградив меня талантом,
Господь поставил на верняк.
Меж тем посланницы искусства
пытались взять меня в кольцо.
Улыбка тонкая, как чувство,
разнообразила лицо
моё: являлась, исчезала.
Тогда одна из них сказала:
Поверьте, мы себя ругаем,
что несуразицей такой
мы нарушаем Ваш покой...
И волю , вставила другая.
Но в воскресенье не купить,
а надо... Просим Вас, как брата...
Пяток наперсников разврата
у Вас найдётся, может быть?
Вам глубоко, мы знаем, чужды
зов плоти, похоти экстаз,
так значит, Вам они без нУжды,
а нам так в ... эту... в самый раз.
Пойдём сегодня веселиться
на танцы: мальчики, вино...
Внезапно могут пригодиться:
такие мелкие вещицы,
а сколько жизней спасено .
Безрадостна судьба поэтов.
Поэты нынче не в чести.
Гражданки, в поисках предметов
в такой большой стране, как эта,
Вам больше не к кому пойти?
Кошмар! Так низко опуститься!
Кого попало обнимать!
Когда вы пифии и жрицы,
так жрите ж, Аполлона мать .
Они сказали хором: Жалко
и посмотрели в этот миг,
как одалиска и русалка,
как Анна Керн и Лиля Брик.
И я отдал им всё, что было:
штук двадцать восемь: мот и фат!
Так долго, трепетно, уныло
копил наперсники и силы,
всё думал: стану староват
для литпроцесса - на свиданья
поважусь бегать; сексом вдоль
и поперёк займусь в желаньи
отмстить за годы воздержанья
и рукоблудия мозоль...
Уход отдельной поэтессы,
а сразу следом и второй...
(Читатель ждёт уж рифмы стресса ,
а хрена! рифма геморрой ).
Они уходят отовсюду,
они уносят навсегда
то жизни смысл, то веру в чудо,
то все орудия труда.