Ольга Родионова (Верочка)
ВОКЗАЛ “Жизнь - вокзал. Скоро уеду, куда - не скажу” (М.И.Ц.) 1 Мужчина должен уходить во тьму, Когда подушка горяча, и сладко Лежит рука - атласная закладка, Как розовая палочка в Крыму. Садиться в поезд, догонять луну, Под звон вечерний ложечки в стакане Глядеть на птиц, летящих над стогами, И видеть неизбежную войну. А женщины, сомкнув печально рты, Стоят, идут, бегут - но край перрона, Как под откос, уводит неуклонно К мельканью и гудку из темноты. И белых платьев, белых рук и лиц Далекий свет возносится все выше, И в говоре колес уже не слышен Осенний острый крик усталых птиц. 2 След на плечах от споротых погон. Желтеет небо. Пусто в октябре. Прозрачен воздух, призрачен вагон, Надежен друг в потертой кобуре. Постой, постой! Я помню, ты сказал, Что жизнь - вокзал... Горит письмо в руках. В окне плывущий наискось вокзал - Убийцей, отразившимся в зрачках. О, жизнь и смерть... Единственная суть - И два обличья, аверс-реверс... Жди: Когда тебя на кладбище снесут, Одну из них увидишь позади. Ее лицо, и платье, и цветы Мучительно-белы, как свет впотьмах. Но нет, припомнить не успеешь ты Колесный стук и отлетевший взмах. 3 Птицы - всего лишь повод Взгляд отвести от крыш. Ветер в окне вагона, Волосы на ветру. Ты машинально куришь, Смотришь в окно, молчишь, Думаешь, что, наверно, Я без тебя умру. Станция. Два барака. Сохнущее белье. Тетки несут картошку, Яблоки и цветы. Дети, в пыли играя, Имя кричат мое. - Что это там за птицы? - Гарпии, - скажешь ты. И, как машинка “Зингер”, Рельсы сшивая встык, Штопает скорый поезд Длинное полотно. А позади красиво, Ярко горят мосты - Чтобы тебе не скучно Было глядеть в окно. 4 А женщины стоят по берегам Морей и океанов, и над ними Грохочет небо вспышками ночными, Стреляя по невидимым врагам. Попробуй объяснить себе: гроза. Потрогай кобуру, начни сначала, Припомни очертания причала, Автомобилей желтые глаза, Купе, перрон, ворчанье голубей... Два яблока, малыш с велосипедом... Потом вздохни. Потом меня убей - Иначе я пойду по рельсам следом. 5 Я жива. В окне мертво. Я иду, держись! Ты не знаешь ничего Про любовь и жизнь. Ждать огня из темноты, Глаз поднять не сметь... Ничего не помнишь ты Про любовь и смерть. “Вечер, поле, васильки, дальняя дорога...” Ты в горячке. Ты в бреду. Станция. Сарай. Я приду к тебе, приду, Жди, не умирай! Нет, не разжимай руки, Выпустишь - пропал!.. Как шаги мои легки По твоим стопам... Вечер. Поле. Васильки. Пыльная тропа. 6 Горячка, мрак. О, боже, как болит Висок, как сводит челюсть этой болью, Как нам уже не встретиться с тобою, Как этот свет в окне с тобою слит!.. В каком-то пыльном русском городке Меня снесут на край пустой платформы, А поезд - дальше. Стрелки, семафоры, И девушка с букетиком в руке. Почудится. что это вправду ты - Твое лицо, биенье синей жилки... И упадут бессильно на носилки Неведомые белые цветы. И все вокруг покатится вперед, В горячий полумрак, озноб и жалость, И та рука, что за тебя держалась, Повиснет, разожмется и замрет. И жалкий крестик, выпавший, в пыли Закружится, от тверди оторвется, И полетит туда, на дно колодца, Навеки удаляясь от земли. И девушка поднимет юный взгляд, Казенное опустит покрывало И скажет: “Вот, еще одна упала! Какой обильный нынче звездопад!” 7 “Гори, гори, моя звезда!..” Мельканье, свет и звон фонарный... Срывая месяц календарный Со стен, несутся поезда. Не отпускай меня, мой свет, Не дай мне добежать до края Платформы, где опять, сгорая, Фонарь бросается вослед. Гори, звезда; гори во мгле На замыкающем вагоне! Боль незначительных агоний Зарыта угольком в земле, Зажата камешком в ладони. Потомки не узнают нас Среди похожих похоронок. Найдет задумчивый ребенок Землей исторгнутый алмаз. И, поднеся его к глазам, В туманной вечности кристалла Увидит все, что с нами стало: Мужчина. Женщина. Вокзал. * * * Она бежит в ночном тревожном сне, В поземке, в дальнем грохоте подземки, - Какой ей ужас снится, иноземке, В ненастной Фиолетовой Стране? Заиндевелым желтым кирпичом Звенит асфальт. Реклама Кока-Колы, Фонарь, аптека, тихий дворик школы И жаркое дыханье за плечом. Она бежит, и ей шестнадцать лет. Нет, ей пятнадцать!.. Нет, - еще моложе!.. Из темноты подвыпивший прохожий Блаженно улыбается вослед. Но ни один затейливый сюжет Ей до конца раскрыть не удается. С небес луна пленительно смеется, Туманный поправляя креп-жоржетт. Она бежит, и снег над ней кружит, И золушкина туфелька слетает, И снег лежит, но он сейчас растает, - Она как раз до дому добежит. И, оставляя мокрые следы В прихожей, где темно, и в светлой ванной, Она пройдет - и станет бызымянной Русалкой, выходящей из воды. Нырнуть в постель и заслониться сном, За-снуть, засунуть руки под подушку - И наколоть пригревшуюся душу, Как бабочку во сне, веретеном. * * * А завтра - завтра все умрут, И небо дрогнет, торжествуя, Заглавной башни изумруд Осыплется на мостовую Осколками - им несть числа, Дождем, которым не умыться, И по течению стекла Ковчег, качаясь, устремится. О, этот маленький ковчег, - В нем никому не будет места. Не верь, никчемный человек, Не в том гробу твоя невеста! Звенит поток, бежит ходок В последнем ужасе к мадонне, И остывающий хот-дог Зажат мучительно в ладони. Мы превращаемся в золу. Скажи: когда, не надо: если! Плывет, как призрак, по стеклу Старушка в инвалидном кресле. Я не хочу таких речей - Но не могу остановиться: Шуршит ручей, бежит ручей, Ручей, в котором не отмыться... Стекло неспешно, как песок. Привет, привет, мой мертвый предок! Часы разбиты. Чей висок Ты поцелуешь напоследок? Да, наше время истекло, Нас не спасут плоты и лодки. Сегодня битое стекло Забьет нам рты, остудит глотки. Надгробный памятник, сугроб, Сверкающий и многотонный, Разбившийся хрустальный гроб, И нежный звон, и нежный звон, и... ШАХМАТЫ Прикоснуться. Не надо губами - хотя бы рукой. Чтобы пальцы запутались в теплых силках рукава. Чтобы кожей мизинца почувствовать, кто ты такой, - И отпрянуть. Но прежде - коснуться, легонько, е-два... Но застынет рука, как во тьму занесенная плеть, И, растрескавшись, губы сойдут с ледяного лица, Потому что нельзя исступленно и страстно болеть, Если страх умереть не дает доболеть до конца. Боже, тронуть!.. Раскрыться, и лбом прислониться к плечу, Оступиться, приникнуть, забыть про утраты и трон... А потом его можно отдать, наконец, палачу И в последний момент обмереть и воскликнуть: не тронь! Ах, топор гильотины, какой изуверский соблазн Разрешить все вопросы и больше не мучить свой дух, Свой неистовый вдох, жалкий выдох, отчаянье глаз, Обессиленный шаг, - шах и мат, - обострившийся слух: Королева! - и вежливый, вежливый полупоклон!.. Ненавижу тебя, сумасшедший, укравший мой ум! Что там медлит палач? Чья там тень меж холодных колонн? Что за шум на дворе?.. Что за век?.. Что - за грех?.. Что за шум? * * * Три дня до нового потопа - Спешит небесная гроза Суровой ниткою заштопать Суровой вечности глаза. Старуха ждет гостей и плясок, Костей и плясок на костях, И мертвецы любых окрасок В рыбачьих плешутся сетях. А мы, как прежде, - голы, босы, И беззащитны, и смешны, На нить нанизаны вопросы, Торчат ответы из спины. Но если Ты сражаться с Тенью Устанешь - знай, что поутру Твои разбитые колени Я волосами оботру... * * * По тропам, по травам, по крышам, прозрачная вся - Троянская дщерь в невесомой небесной короне. Мерцает роса в волосах ее цвета овса, И мертвая птица поет у нее на ладони. Мы скоро отправимся вслед, не тревожа росы, По серым метелкам травы, по гусиному крику, По коже гусиной, круженью больной головы, Мурашкам и дрожи - к далекому острову Криту. Елена, Елена, тебе ли стремимся вослед, Тебе ли во сне забываем молиться, тебе ли?.. Еще Апулей не увидел услады в осле, И, знаешь, Елена, еще не родился Тиберий. Любовники спят, И Парис выпасает коров, Храпит Менелай в дружелюбных объятьях Улиcса. Елена, Елена, тебе ли не хватит даров? Зачем тебе плод от любви молодого Париса? В развалинах Трои колонны оплел виноград, И лисьи тропинки на пыльных разрушенных плитах, Елена, твоя ли душа не приемлет утрат, Зачем тебе тени любовников, в глину зарытых? Чего же он ищет, тобою отвергнутый, тот, В знакомую реку бездумно войдя по колено? Зачем эта мертвая птица так сладко поет? Зачем я всегда возвращаюсь обратно, Елена? * * * Дай мне в руку хотя бы ракушек горсть, Розовых, как из рыбачьей лодки - рассвет Ветреный, когда хочет усталый гость Лечь, но заперты двери, хозяев нет. Дай мне хотя бы слово, шершавое на языке, Острое, злое, - дай мне оранжевых ягод яд, Волчьих ягод, что тайну бреда в себе таят, Тайну следов последних, тающих на песке. Не уходи отсюда, пока не окончат счет Девочка со скакалкой, мальчик с красным мячом. Время минуты сыплет в колбу, песок течет, Между пальцев ребенка мы, как песок, течем. Не уходи, покуда я тебя так зову, Так ракушками пальцы режу, сжимая так, Что, когда остановят кровь, подберут пятак, Выпавший из кармана в пыльную - звон-траву, - Море мое умолкнет, свет утечет из глаз, Птицы лягут, их клювы - настежь, и лишь сверчок Тщится поймать всех рыб - всех! - на один крючок Песенки несусветной, соединившей нас. * * * Я хочу, чтобы вы обманули меня, виконт. Я хочу быть обманутой снова, как в те века, Когда белый зонтик, и лодка, и серый конь, Ничего нельзя, и, как лед, холодна рука. Я хочу бежать, виконт, от себя, от вас, И, войдя, домой, под любимый проклятый кров, Сквозь июньский гром услыхать этот майский вальс, От которого, как шальная, несется кровь. И, войдя в тишину и сумрак, - не верь! не верь! - Капюшон промокший откинув, - не может быть! - Увидать, как вы - стремительно - в эту дверь - Потому что вы не сумели меня забыть. Сумасшедший, бледный, всю ночь хлеставший коня, Без дороги, в бурю, - опомнись и уходи! - Потому что вы так хотели одну меня, Что могли бы сейчас умереть на моей груди. Обманите меня, виконт! Я хочу понять, Отчего так нежно кружится голова, Отчего так тесно в груди - обмануть, обнять, Обменять - как похоже, похоже звучат слова!.. Я пришла сама, потому что не станет нас, Потому что жизнь - лишь бабочка в кулачке... Обнимите меня, виконт! Я еще хоть раз Эту страсть охоты увижу в вашем зрачке. * * * Я - тряпичная кукла, на мне незаметны следы Синяков от падений. Не боятся глаза ничего - разве только воды - Ибо смоется краска. Я ответа не жду, не пугаюсь обиды, беды, Не сгибаю коленей, Мой наряд старомоден, но вечна - модистки труды - Кружевная подвязка. Я живу очень долго, мой мастер скончался давно, Кружева обветшали, Я похожа на женщин эпохи немого кино И веселых клаксонов. Эти дамы вокруг хороши, только им не дано Томно кутаться в шали. Их мужья неплохи, но не пьют дорогое вино И не носят кальсонов. Я - красивая вещь, и, когда все однажды умрут - Я останусь на полке И достанусь музею. Меня, торопясь, заберут, И в запасниках сразу Эти ваши модистки начнут кропотливейший труд, Навостривши иголки, Станут нежно латать кружева, и вот это сотрут, Незаметное глазу... Мне глаза подрисует художник, похожий... Смотри - Не глаза, а фиалки!.. ...Но порвется, зашитая ветхим стежком, Грудь из белого шелка. И атласное сердце тихонько качнется внутри, Точно маятник жалкий, И сверкнет в глубине одиноким алмазным глазком Золотая иголка. * * * Какие сальто Фортуна крутит! Ты - холод, а я - огонь. Наследник Тутти, волчонок Тутти, Не тронь циркачку, не тронь! В едином чреве с тобой зачаты. В одной колыбели... Брат! В какой неволе растут волчата, Не помнящие утрат? Учуй подмену, волчонок Тутти, Унюхай живую плоть! ... Судьба смеется, Фортуна шутит, Раздваивается плод. Ты помнишь, Тутти? Собака лает, Младенцы вопят не в лад: В одной половинке - огонь пылает, В другой половинке - хлад. Ищи, волчонок! Не им, дворнягам, Тебя уберечь - никто Не машет вслед, только машет флагом Над городом Шапито. Но что ты знаешь про звездный купол, Про танец, прыжок, полет!.. Бедняжка Тутти, ты любишь кукол, А куклы - они как лед. Ну, вот, - я кукла, мои движенья Унылы, пусты, просты... Ты счастлив, Тутти? Без выраженья Гляжу на тебя - прости. Усни, бедняжка. Твоя рубашка В поту... На дворе темно. Скрипит повозка, скулит дворняжка, Наследник глядит в окно.
