Евгений Шестаков
Номерные сказки
# 40
этот день государыня на обед побаловала общество пиццей, которая есть самый популярный продукт Италии, которая располагается недалече от Франции, которая есть вечная соперница Англии, которая... Короче, разговор за обедом был о политике.
- ... ибо что такое самая эта Европа есть? - говорил государь, с трудом прожевывая кусок. Как всегда, он откусывал несколько более, чем могло поместиться во рту. И как всегда, делался при этом несколько невнятен в своих речах. - Европа, судари мои прелюбезные, есть ни что иное как грымбры шкрыбры хам-хам абрыб! Ашкрампрыб! Угу.
Все помолчали. Толмача для таких случаев при дворе не держали. Однако мало кто сомневался, что государь изрек нечто дельное и достойное как минимум осмысления.
- Истинно так! - сказал неродовитый, но с немалыми карьерными планами очень хитрый боярин. - Оно самое Европа и есть. Особливо с точки зрения птичьего полета ума. Очень, батюшка, хорошо ты подметил. Прямо я на тебя удивляюсь, как тебе лёгко мудрота такая дается.
Все опять помолчали. Не то чтоб каждый очень был согласен со словами боярина. И не то чтоб не имел своего мнения о Европе. Просто сытная еда некоторое время не способствовала шевелению мысли.
- А почему так? - государь задал вопрос, на который, в силу огромного аналитического превосходства, мог ответить лишь сам. Поэтому по третьему разу все опять промолчали. А его величество, одним могучим движением проглотив измельченную пищу, сказал :
- Да потому что куры, блин, они суповые супротив нас, орлов!
Сразу стало ясно, что разговор принял патриотическую направленность. Такое довольно часто бывало, ежели предыдущим вечером государь проигрывал в карты голландскому послу.
- Потому что, конечно, сильна Европа менталитетом... Да только грудь у ей наскрозь слабая! Потому что одни Коперники сплошь да Джорданы Бруны, куда ни кинь. А Муромцы с Добрынями на ихних кислых почвах взойти не могут. И потому завсегда Европа супротив нас как говяжья котлета супротив живого быка. Красиво, вкусно, но рогов с копытами нет. И хвоста нет. И... В обчем, как цивилизация мы рядом с ими ребёнки, но как народ они рядом с нами мыши. От так.
Государь откинулся на стуле и с оттенком легкого пренебрежения глянул на аккуратно кушающего голландского дипломата. Тот от своего скромного, величиной с Люксембург, ломтика отрезал кусочки размером не более Ватикана и прожевывал их до полного нарушения молекулярных связей. Зубы у посла были вставные, волосы накладные, а пальцы столь чистые, длинные и холеные, что и Мона Лизавета смотрелась бы рядом с ним грубой клешнятой дурой.
- Еще отрезать? - спросила государя супруга. Ей нравилось, что государь кушал много. И нравилось, что голландский посол кушал неторопливо и аккуратно. И очень нравилось, когда за столом просто кушали, не вдаваясь в теоретические распри и словесные провокации. Однако царь, припомнив, как тяжко было ему лезть под журнальный столик, чтобы кричать из-под него петухом ( а такое за прошлый вечер случилось трижды ввиду фатального невезения его величеству в картах ), пихнул посла в бок и сказал :
- Закатится скоро Европка ваша! Погоди только. Вот подымем у себя фабрики да заводы, да науки, да просвещение - будете у нас тогда в подмастерьях бегать! Нам ить только с печи бы слезть. Сразу всех за пояс заткнем. Али ишо в какое место засунем. Так, бояре?
И он повернулся к жующим и глотающим современникам. Те хором проглотили и хором же подтвердили мнение сюзерена. Из общего согласного гула выделился лишь голос шута, дополняемый звоном разнокалиберных бубенцов.
- Ась? - отогнув ухо ладонью, переспросил его царь.
- Утонул вчерась! - отвечал ему шут. - А нынче сёдни вылез на сходни. Вынул рыбу из ушей и сказал : кому сушей?
Все, включая не знакомых со словом "суши", засмеялись. Царь, не знакомый, помимо слов, также и со многими из обычаев, промокнул углом скатерти рот и вытер о штаны руки. На сытом лике его величества последовательно проявились удовлетворение пищей, самочувствием, беседой и окружающим обществом.
- Спасибо, матушка! - поблагодарил он супругу. И встал из-за стола первым. А шут последним. И пригладил усы. А шут потер лоб. И направился немного соснуть в диванной. А шут, шутить не обязанный, молча сел один у окна. И долго смотрел на покрытые снегом крыши. На скованную льдом реку. На одинокого нахохлившегося воробья. Который, закрыв глаза, недвижно сидел на промерзшем дереве. И изо всех маленьких своих сил верил, что когда-нибудь обязательно наступит весна.
Другие сказки и прочие произведения можно прочитать на www.shest.ru
|
