[Предыдущая история] [Следующая история]
20 октября 2001 Эта история произошла в советском (тогда еще) посольстве в небольшом отдаленном африканском государстве. Время было перестроечное, на Большой Земле веяли ветры перемен, шли выборы-перевыборы руководства предприятий, входил в моду «огонь по штабам» и т.п. (Помните те счастливые времена?) Эти новые веяния достигали и нашего захолустья, располагая посольский персонал к неким фривольностям и отклонениям от закостеневших «норм и правил поведения советского человека за рубежом». Но что особенно беспокоило руководство посольства, скептически смотревшего на «перестроечную возню» в Центре, - так это росшее не по дням, а по часам вольнодумство посольского персонала, выражавшееся, в частности, в снижении уровня чинопочитания. В одно прекрасное субботнее утро дежурный комендант посольства (паренек, следящий из-за пуленепробиваемого стекла за всеми входами-выходами и нажимающий кнопки открытия-закрытия парадных дверей) позвонил в кабинет посла, заехавшего спозаранку почитать новости: «Петр Алексеевич, вас к телефону. Москва на проводе». Звонок из Москвы в загранучреждении - всегда событие. Посол, человек тучный, с одышкой и другими прелестями избыточного веса, выбежал из своего кабинета на втором этаже и быстро, насколько это позволяли его габариты, засеменил вниз по лестнице к телефонной будке. (В порядке отступления следует пояснить, что в те времена правила секретности запрещали проводку городских телефонных линий в служебные помещения, поэтому на все посольство был только один (!) телефон с выходом в город, установленный в изолированном кабинетике. Кстати, это была единственная внешняя телефонная линия и для всего посольского комплекса с тремя жилыми зданиями! А как же: вдруг враг подслушает, чего советский загранработник на завтрак кушает, как часто с женой спит и какими словами костерим начальство?) Пока ЧиП (как мы называли нашего Чрезвычайного и Полномочного), переваливаясь, добежал до аппарата, у него в голове пронесся вихрь предположений, одно другого хуже: «День нерабочий, в МИДе никого нет, по новостям ни о каких происшествиях не сообщали, значит, звонок не по служебным делам. Если так, то скорее всего из дома! » (Семья посла в то время находилась в столице нашей Родины.) «Но на сегодня перезваниваться не договаривались, да еще в такую рань - значит... что-то случилось! » Короче, когда посол снимал трубку, лицо у него посерело от нехороших предчувствий, а свободной рукой от доставал из кармана брюк лекарство. - Алле! Алле! Говорите! Тоша? Это ты? Ничего не слышу! Что случилось? Как дети? Не слышу ничего!!! В трубке было зловещее молчание... Держась за сердце, амбассадор вывалился из телефонной и, хватаясь за стенки, затопал к будке коменданта: - Валера, связи нет! Кто звонит? Почему не слышно? Навстречу ему вышел довольный, рот до ушей, комендант Валера: - С Первым апреля, Петр Алексеевич! ..... Не буду пересказывать вырвавшиеся у ЧиПа витиеватые, многоступенчатые, со сложным синтаксисом словосочетания, каких не отыщешь в «Дипломатическом словаре». Достаточно сказать, что высказывания эти были вполне чрезвычайными и весьма полномочными. А 3 апреля состоялось открытое партсобрание коллектива с повесткой дня «Об укреплении трудовой дисциплины и повышении бдительности». На нем работа службы дежурных комендантов подверглась особой критике за «расхлябанность и снижение бдительности в условиях активизации происков классового противника». На состоявшемся перед этим экстренном совещании дипсостава посол бросил секретарю парторганизации (симпатизировавшему горбачевским реформам): «Вот она - ваша перестройка! ». Комендант Валера долго еще искупал грехи внеурочным трудом по обустройству резиденции посла. От более серьезных оргвыводов его спасло только наличие юной симпатичной жены, которая тоже трудилась в резиденции, но почему-то только в те часы, когда муж был занят по основной работе, и только до возвращения из Москвы супруги посла. Но это уже отдельная история... Историю рассказал(a) sevine
