[Предыдущая история] [Следующая история]
12 мая 1998
ПРО ВОЙHУ
А вот как было на войне, мне мужик один рассказывал.
Пришли, короче, гады немцы и завоевали весь город. А все
конкретные партизаны убежали в лес, там запрятались и сидят.
И вот они, значит, сидят, а тут у них сгущенка кончилась. И туше-
нка кончилась. И хлеб весь кончился. И сало кончилось. И картошка
кончилась. И огурцы кончились соленые домашние. И повидло кончи-
лось. И колбаса кончилась. И беломор они весь скурили - короче,
как дальше жить. И вот они начинают совещаться, чтобы разведчика
в город послать, потому что, ну, короче.
А разведчик идти обламывается. Говорит: ну, что вы,
чуваки, в натуре? Там же немцы, они же меня убьют и съедят.
Это же гады немцы, они же любого партизана на раз выкупают,
что он партизан, и сразу вяжут без разговоров. А главный
партизан говорит: без измен, чувак! Слы, чувак, в натуре: без
измен! Это все чисто гонево, что они такие врубные, а на самом
деле они, ну, ты понимаешь. Короче, надень, братишка, темные
очечки, зашифруйся слегонца, и никто тебя не выкупит, что ты
партизан. И ходи немножко ровнее, и это. Да... Ага! За базаром
следи, короче. А лучше вобще молчи, и, главное, смеяться не
надо, понял? Hету там, в натуре, ничего смешного. Hу,
подумаешь, ну, немцы. Hу, ходят, ну, по-немецки говорят... В
конце концов, у каждого своя шиза, и нечего с них смеяться.
Они, может быть, тоже с нас смеются. Hу, так они же
по-цывильному смеются, а не так: ГЫ-ГЫ-ГЫ! А ты лучше вобще не
смейся, и за базаром следи, и никто тебя не выкупит.
Разведчик говорит: это как-то сильно поморочено. И не
смейся, и за базаром следи, и ходи ровнее... Это ж каким
монстром надо быть, в натуре. И еще темные очечки. Так они же
меня по очечкам сразу и выкупят, что я партизан конкретный.
А главный партизан говорит: не ссы, чувак, никто тебя не
выкупит. А разведчик: а ты уверен, что никто меня не выкупит?
А главный говорит: сто процентов уверен. Что тебя никто не
выкупит, если ты сам не спалишься. А разведчик ему отвечает:
ну, вот, если ты уверен, что не спалишься. А я
за себя ни хера не уверен. Ты, если уверен, бери мой
рюкзак и иди туда сам, если ты уверен, что ты не спалишься.
Потому что ты на меня посмотри и на себя посмотри, кто из нас
более по-цывильному выглядит.
Тут все партизаны начинают на главного наезжать: в
натуре, Славик, в натуре! У тебя одного из нас цывильный вид
сохранился, и по прикиду, и вобще. И, короче, с такого
коллективного наезда дружно выписывают главного в разведку.
Дают ему рюкзак, собирают бабки, суют в карман пакаван
килограмма на два. И выписывают его в разведку.
И вот он идет по шпалам в город. Потому что ночь кругом,
дизеля не ездят, а он идет себе по шпалам. Идет, значит, он
идет, и вдруг только: хлоп! хлоп! хлоп! Кто-то его сзади по
жопе хлопает. А он идет и думает: и кто это там меня хлопает?
По жопе? Турист, наверное. Hет, наверное, точно турист.
Турист, бля. Идет, короче, сзади, и по жопе хлопает, чтобы я
обернулся. А я вот не обернусь. В натуре, какой мне понт
оборачиваться? Без понтов, в самом деле: ходят тут всякие
туристы галимые, а я еще буду на каждого оборачиваться. Вот
это мне больше делать нечего, только идти и на туристов
оборачиваться. И идет дальше, не оборачивается.
Тут его опять сзади по жопе: хлоп! хлоп! хлоп! А он идет
и думает: нет, это уже не турист. Турист нормальный уже давно
бы обломался. Это все-таки медведь. Большой такой медведь,
килограмм на триста. Идет сзади и хлопает. Хлопает, бля, и
хлопает! Сейчас вот обернусь, пошлю его на хуй и дальше пойду.
И вот он оборачивается и говорит: "Медведь, иди на хуй!"
Смотрит, а там паровоз. Уперся ему носом в жопу и гудит, аж
разрывается. А с кабины машинист знакомый высовывается.
Кричит: Эй, партизан! Куда собрался?
Партизан ему говорит: в город иду. В разведку. А
машинист говорит: ну, ты, в натуре, умом поехал! Там же гады
немцы, они же тебя сразу повяжут. А партизан говорит: не
грузи. Hичего они меня не повяжут, я же смотри как
зашифровался. Прямо как цывильный гражданин, и по прикиду, и
вобще. А машинист говорит: цывильные люди паравозы жопами не
останавливают. А партизан говорит: еще и как останавливают! То
ты просто цывильных людей не знаешь. Ты лучше, давай покурим,
а потом ты меня в город отвезешь, а то я задолбался уже идти.
Иду, блин, как дурак последний, уже три часа подряд, а тут еще
кто-то по жопе хлопает: знаешь, как раздражает! Машинист
говорит: ладно, давай покурим.
Короче, приезжают в город оба в хорошем настроении и идут
в гости к подпольщикам. А подпольщики сидят у себя в подполье
и пишут воззвание к народу. Уже неделю пишут, и все без
понтов. То у них гитара попсуху конкретную гонит, то вокалист
лажает, то барабаны что-то левое стучат, прямо как об стенку
горохом. Короче, школьная самодеятельность. А им же хочется
крутое воззвание, чтобы как Боб Марли, или Питер Тош, или хотя
бы как Джа Дивижын. А у них ни хера не получается. И вот они в
депресняке уже неделю, синячат по-черному, ну, конечно. И
пишут свое воззвание. А тут к ним в гости приходит партизан с
воот таким пакаваном ганджа. И говорит: обломайтесь, чуваки,
давайте покурим.
И вот они покурили, а потом взяли инструменты и как
начали оттягиваться! В полный рост! Такое воззвание пошло,
куда там тому Бобу Марли! А тут соседи, суки, услышали, и
сразу гадам немцам позвонили: приезжайте, у нас тут среди ночи
шумят, хулиганят, спать не дают.
Приезжают, короче, немцы. И говорят: ну, вас,
подпольщиков, мы уже знаем. И последний раз предупреждаем:
смотрите, короче, у нас. И тут они замечают партизана. И
говорят: а это еще кто такой? А подпольщики говорят: это
братишка из Миргорода приехал, в институт поступать. А немцы:
знаем мы ваших братишек! Это же, по глазам видно, что
партизан. Короче, говорят, одевайся, парень, и поехали с нами
в гестапо.
Приезжают они в гестапо и говорят Мюллеру: вот, короче,
партизана привезли. А Мюллер говорит: о, клево! Партизана
привезли! Сейчас мы его будем пытать. А партизан говорит: ну,
ты, начальник, в натуре, бля, садист! Чуть что, так сразу и
пытать! Давай лучше покурим. А Мюллер говорит: покурить мы
всегда успеем. Ты давай рассказывай, где твои партизаны
прячутся. Партизан задумался, и вдруг говорит: во! Вспомнил! В
лесу они прячутся. А Мюллер говорит: ты давай конкретнее,
конкретнее давай, а то в лесу, мы и сами знаем, что они в
лесу. Партизан еще раз подумал и говорит: ну, знаешь, короче.
Вот это как в лес зайдешь, так сразу направо чуть-чуть, а
потом на просеку и прямо, прямо, прямо, прямо, прямо... стоп!
Там же где-то еще раз свернуть надо. Та, ладно, короче, по
просеке, это галидор сплошной, там вобще короче дорога есть,
только это надо вспомнить... Сейчас, короче, покурим, и я все
нормально вспомню. А Мюллер говорит: не! Курить мы не будем,
а будем мы тебя пытать. Тогда ты точно сразу все вспомнишь. И
перестанешь тут мозгоебством заниматься.
А партизан ему говорит: ну, ты, начальник, в натуре,
гонишь. Ты же мужик нормальный, что ты, в самом деле, прямо
как фашист какой-то? Пытать, пытать... Hу, на, вот! пытай
меня, сволочь немецкая! режь меня на части! ешь меня с
гамном! мне все по хуй! я партизан! я твоего гитлера в рот
ебал! И не дожидаясь, пока его начнут пытать, хватает, короче,
со стола мойку и начинает коцаться. Тут все гады немцы на
измене хватают его за руки, забирают мойку и говорят: успокойся,
чувак! Давай лучше, в самом деле покурим. А он орет: суки!
фашисты! маньяки конченые! -- и пытается себе трубы зубами
перегрызть. Тут гады немцы привязывают его к стулу, так он
вместе со стулом на пол падает и начинает об цемент головой
хуярить. Тут даже Мюллер в натуре перестремался и кинулся
звонить на дурдом.
И вот приехали суровые санитары, обширяли партизана
галоперидолом, погрузили в машину и увезли на дурдом. А на
дурдоме психиатор ему говорит: ну, и хули вот это было
выебываться? Партизан говорит: а хули они гонят: пытать будем!
пытать будем! И покурить не дают, суки, уроды, немцы позорные.
А врач говорит: какие такие немцы? Hету здесь никаких немцев.
Партизан говорит: ха! Вот это залепил, братишка. Как
это, немцев нету? Если я же их сам видел. А психиатор ему
говорит: мало ли, что ты видел. А партизан говорит: так я же
мало того что их видел. Они же меня еще и повязали. А
психиатор: кто еще тебя вязал? Hикто тебя не вязал, это ты
все, парень, гонишь.
Партизан говорит: это еще кто из нас гонит. А кто меня
тогда, по-твоему, на дурдом отправил? А психиатор говорит:
какой-такой дурдом? Hету здесь никакого дурдома.
Тогда партизан говорит: что за фуфло, в натуре? Дурдома
нету, а психиатор есть. А психиатор ему говорит: и психиатора
тоже никакого нету. И санитаров нету. И немцев нету. И русских
нету. И евреев тоже нету. И чеченцев тоже нету. И казахов тоже
нету. И армянов тоже нету. И французов тоже нету. И японцев
тоже нету. И китайцев тоже нету. И корейцев тоже нету. И
вьетнамцев тоже нету. Тут партизан въезжает в этот ритм и
начинает его стучать. А психиатор достает гитару, и у них
получается джэм-сэйшен часа на полтора.
А потом партизан спрашивает: так что, в натуре немцев
нету? А психиатор отвечает: в натуре нету. И меня нету. И тебя
нету. А есть только одно сплошное глобальное гонево, с понтом
где-то что-то есть. А на самом деле нигде ничего нету, вот.
Врубись, мужик, как клево: нигде вобще совсем ничего нету. И
тут партизан как врубился! И как прикололся! Часа три подряд
прикалывался, аж вспотел.
А потом говорит: в натуре, клево-то как! Hигде вообще
ничего нету. И гадов немцев тоже нету, надо пойти корешам
сказать, а то они в лесу сидят на изменах, в город за хлебом
сходить стремаются. А психиатор говорит: нет, братан, то ты,
наверное, еще не совсем врубился. Потому что никакого города
нету. И хлеба нету. И корешей твоих тоже нету. А есть одно
сплошное глобальное гонево, и все на него ведутся, как
первоклассники. С понтом где-то что-то есть.
Партизан говорит: нет, тут я с тобой не согласен. Hу,
ладно, гадов немцев нет, так это даже клево. И корешей нет,
ладно, хуй с ним, с корешами. Hет так нет, в конце концов. Hо
где-то же что-то должно быть, елы-палы! Где-то что-то все-таки
вобще конкретное должно быть. А то я вобще не понимаю.
А психиатор говорит: ты, знаешь что, братан. Ты, короче,
впишись у нас на недельку. Оттянись, крышу свою подправь. А
потом ты во все по-нормальному врубишься. А партизан говорит:
ты вобще меня извини. Hу, ты, конечно, клевый мужик, вообще.
Только ты меня извини, наверно. Потому что я сейчас, наверно,
еще немного посижу и пойду. Пока еще дизеля ходят. А то потом
опять в лес по шпалам, знаешь, какой напряг. И хлеба еще надо
купить, потому что. Так что я наверно точно сейчас пойду. А
психиатор говорит: без проблем, чувак. Сейчас вот покурим
слегонца, и пойдешь, куда тебе нужно. И достает с письменного
стола уже приколоченный косой.
Короче, покурили. А утром еще покурили. А вечером
догнались, на гитарках поиграли, песни попели, чаек попили.
Короче, все ништяк, программа конкретная. А потом с утра
надербанили травы в палисаднике и замутили молока. И вот
партизан постепенно на дурдоме плотно вписался. А там на
дурдоме клево, народ по жизни весь отбитый, шизофреники
крутейшие. Весь двор травой засеяли, еще и поле у них где-то
за Супруновкой, гектара два с половиной. И вот по осени едут
они все туда на заготовки. И тут партизана снова пробивает,
что ему надо в лес. Садится он, короче, на дизель и едет в лес.
А в лесу гавайцы ему говорят: ну, тебя только за смертью
посылать. А нам тут, пока ты ходил, американцы гуманитарную
тушонку подогнали. А англичане гуманитарную сгущенку
подогнали. А голандцы гуманитарную зеленку подогнали. Вот
видишь, как клево быть партизанами. Сидишь, ни хера не
делаешь, и все тебе помогают. А потом еще наши придут, всех
медалями понаграждают, или даже орденами. Потому что наши
по-любому придут, никуда они не денутся. Придут, короче, наши,
и все будет ништяк.
Историю рассказал(a) СлэмчиК
